Все потерянные дочери - Паула Гальего

витает в воздухе вместе с запахом снега, и все, кто достаточно стар, чтобы помнить ту резню, хотят быть здесь.

Ева приветствует всех со своим немного угрюмым и властным прагматизмом. Она отвечает за передачу приказов: не приближаться к госпиталю, не помогать другим ведьмам готовить оружие, не тренироваться, никакой магии.

Я учу Лоренцо призывать свою силу, мягко и спокойно, потому что это единственное, что я могу делать, когда Ева подходит к этому укромному уголку сада.

— Одетт, — зовет она меня.

— Что? — отвечаю я, не отрывая глаз от рук Лоренцо.

Мне уже дважды пришлось использовать свою силу, чтобы подавить внезапный всплеск энергии, который он высвободил случайно, и я немного беспокоюсь, что Ева заметит это, подойдя ближе.

— Одна Дочь Мари хочет тебя видеть. — Меня?

Пауза. Заминка. — Это бывшая королева.

Я прошу Лоренцо опустить руки и сдержать силу. Вижу в его глазах разочарование и прекрасно его понимаю. Удовлетворение, которое чувствуешь, высвобождая магию, несравнимо ни с чем, и спустя столько лет лишений сдерживать себя почти больно.

— Чего она хочет?

Я всё еще не понимаю, пока не вижу фигуру, приближающуюся за её спиной. Я уверена, Ева просила её подождать. Она бы не позволила ей подойти ко мне, не предупредив.

— Это бывшая королева-мать всех ковенов Илуна.

Я не отвечаю. Я больше не смотрю на Еву, потому что смотрю на нее.

Она тоже остановилась, найдя меня взглядом, сидящую на камне перед Лоренцо. Теперь мне кажется абсурдным, как я могла сомневаться, когда Моргана назвала мне свое настоящее имя, как её рыжие волосы посеяли во мне тревогу. На этот раз, даже с такого расстояния, я знаю: во мне есть что-то от женщины, наблюдающей за мной, стоя на снегу.

Я знаю это без тени сомнения, знаю это центром своей груди, и поэтому так больно, когда я встаю и иду ей навстречу.

Ингрид.

Это женщина, потерявшая сына, мать своей внучки, ту малышку… Та самая женщина, которая, узнав, что я жива и хочу познакомиться с ней, отказалась меня видеть.

Она не совсем седая. В волосах всё еще есть темные пряди, блестящие, несмотря на возраст. Они убраны назад, заплетены в косу и украшены каким-то белым цветком, смягчающим её образ.

Глупо, но вид этих цветов в её волосах причиняет мне новую, иррациональную боль. Они заставляют меня спрашивать себя, почему та, кто находит время украшать себя ими, не захотела узнать внучку, выросшую в одиночестве и чувстве покинутости.

В ушах у неё серьги, два маленьких синих камня в серебре. На плечи наброшен черный плащ, едва позволяющий разглядеть фиолетовое платье под ним.

Её глаза зеленые, какими, должно быть, были глаза моего отца, какими являются мои.

— Ингрид. — Я приветствую её первой, слегка кланяюсь в знак уважения, как сделала бы перед любой другой королевой.

— Не кланяйся мне, — просит она. Голос добрый, но твердый. Я могу представить, как она отдает приказы, внушает уважение и утешает с сочувствием. — Я не заслуживаю такого почтения.

Я выпрямляюсь и проглатываю ответ, который мог бы прозвучать слишком по-детски; колкость обиженного ребенка. Я не такая. Я не это.

— Ты пришла сражаться?

Она слегка хмурится на мгновение, но кивает. — Я не пойду в бой, но хочу встретиться с Камиллой, чтобы рассказать ей всё, что мне пришлось сделать в свое время. Агата тоже была там и вспомнит, но, полагаю, любая информация будет полезна.

Я что-то замечаю и опускаю взгляд на её руки, обнаруживая, что левая дрожит. Она видит, что я смотрю, и сжимает её здоровой рукой, держа обе на уровне пояса.

— Будет, — подтверждаю я. Она молчит, и я начинаю нервничать. — Я могу тебе чем-то помочь?

Она раздумывает. — Я хотела… — Она замолкает. Открывает рот и закрывает. А затем качает головой. — Ты копия Люка.

— А мне говорили, что я больше похожа на мать.

Она улыбается с грустью, которой пропитан этот день, и которая меня злит и ранит. — Мать умеет узнавать взгляд своего сына, но это правда: сходство с Адарой поразительное. — Вдруг она подносит руку к лицу и смахивает слезу, которую я не успела заметить. Мне кажется, пальцы у неё всё еще слегка дрожат. — Они оба очень гордились бы, увидев, какой женщиной ты стала.

Горло сжимает спазм, в животе завязывается невозможный узел, глаза жжет, и я взрываюсь.

— Какое ты имеешь право говорить такое?

Какое право ты имеешь заставлять меня плакать?

Ингрид делает резкий вдох, но молчит.

— Я не буду давать тебе объяснений, потому что ничто из того, что я скажу, не сможет меня оправдать. — Прекрасно, потому что я и не хочу их слышать.

Я поворачиваюсь к ней спиной и прохожу мимо Евы, которая сначала стоит неподвижно, а потом идет за мной. Лоренцо следует её примеру.

— Что она тебе сказала? — Она оглядывается назад, а потом смотрит мне в лицо. Я яростно вытираю слезы рукавом платья. — Хочешь, я вернусь и врежу ей?

Я иду прочь без цели. — Она пожилая женщина, Ева. — Вот именно. Будет проще.

У меня вырывается смешок, и я останавливаюсь, понимая, что тревожу их, Лоренцо и её.

— Я в порядке. Ничего страшного, — добавляю я, видя, что они не слишком убеждены, и поворачиваюсь к нему. — Лоренцо, тебе лучше пока отдохнуть. Практика тоже расходует физические силы, и если воины атакуют нас, ты должен быть готов.

Он кивает. Знает, что настаивать не стоит, и прощается, дружески сжав мне руку. Ева же не так уверена. Она открыла бы рот, если бы не отряд, только что прибывший в лагерь, чуть больше обычного, который остановился перед госпиталем.

Она вздыхает, собираясь попрощаться, когда мы обе замечаем, что эти ведьмы пришли не одни. С ними несколько солдат, и среди них Арлан.

Они достаточно близко, чтобы мы встретились взглядами.

— Хочешь… пойти со мной? — спрашивает Ева. — Нет. — Я качаю головой. — С меня хватит сентиментальных отказов на сегодня.

Я хотела поговорить с ним после битвы в Сирии, но Арлан даже видеть меня не захотел. Я его не виню.

Мне хотелось спросить его, как он сбежал от тех, кто преследовал нас той ночью. Хотелось поблагодарить за то, что помог мне бежать, даже когда у него не было ни единой причины делать это, доверять мне.

Без него у меня бы ничего не вышло. И мне хотелось бы попросить у него прощения.

Я ухожу прочь в поисках утешения и ловлю себя на том, что спрашиваю, где Кириан, уже внутри дворца. Однако, найдя его, я понимаю, что не обрету