Дж. Уорд - Мой любовник

— Если вернешь меня обратно, то я снова сбегу. Не заставляй моего отца проходить через это.

— Ты должна вернуться домой…

— У меня нет дома. Больше нет и никогда не будет.

— Никто не узнает, что произошло. Это был не вампир, что помогло бы, поэтому никто никогда…

— Я ношу дитя симпата. — Ее взгляд стал холодным и жестким. — Моя жажда наступила в ту самую ночь, он услужил мне, и с тех пор у меня не было кровотечений, по женской части. Я ношу ребенка.

Выдох Дариуса громко прозвучал в тишине, вырвавшись облачком теплого дыхания в морозном воздухе. Что ж, это все меняло. Если вынашиваемое в ее чреве дитя появится на этот свет, была вероятность, что он мог сойти за вампира, но полукровки такого рода были непредсказуемы. Невозможно было определить равновесие генов, в какую чашу весов обеих сущностей они склонится.

Но, возможно, это был способ уговорить ее семью…

Женщина схватилась за лацканы его жесткого плаща.

— Оставь меня на солнце. Оставь меня умирать, я хочу этого. Я бы перерезала себе горло, если б могла, но у меня не хватит на это сил.

Дариус оглянулся на ожидавшего в экипаже Тормента. Махнув парню рукой, чтобы тот подошел, Дариус сказал женщине:

— Позволь мне переговорить с твоим отцом. Позволь подготовить почву.

— Он никогда не простит меня.

— В этом нет твоей вины.

— Вина не затруднительное положение, а результат, — мрачно ответила она.

Когда Тормент дематериализовался и принял форму перед ними, Дариус поднялся на ноги.

— Верни ее обратно в экипаж и езжайте к тому лагерю под деревьями. Я к ее отцу.

Тормент наклонился, неловко сгребая женщину в свои объятия и выпрямился. В крепких, но бережных руках парня, дочь Сампсона вернулась к тому вялому состоянию, которое у нее было в течение всей поездки домой: ее глаза были открытыми, но пустыми, голова откинута в сторону.

— Присмотри за ней, — сказал Дариус, поправив свободную ночную рубашку женщины плотнее к ее телу. — Я скоро вернусь.

— Не беспокойся, — ответил Тормент, шагая по траве.

Дариус мгновение смотрел им вслед, а затем растворился в ветре, снова принимая форму перед домом ее семьи. Он направился прямо к входной двери и привел в действие массивный дверной молоточек в виде львиной головы.

Когда дворецкий широко распахнул дверь, стало очевидно, что в особняке стряслось что-то ужасное. Он был бледным, как туман, руки дрожали.

— Господин! О, будьте благословенны, входите.

Дариус нахмурился, переступая через порог.

— Независимо от того, что…

Из кабинета вышел хозяин дома… а следом за ним симпат, сын которого был виновником сей трагедий.

— Что ты здесь делаешь? — потребовал Дариус у пожирателя грехов.

— Мой сын мертв. Ты убил его.

Дариус обнажил один из черных клинков, размещенных в нагрудных ножнах.

— Так и есть.

Симпат кивнул, не проявив, казалось ни малейшего беспокойства. Проклятая рептилия. Неужели они лишены даже родительских чувств?

— А девушка, — спросил пожиратель грехов. — Что с ней?

Дариус быстро представил в своей голове образ цветущей яблони. Симпаты могли считывать не только эмоции, а он обладал знаниями, которыми не намерен был делиться.

Он посмотрел на Сампсона, который, казалось, постарел на тысячу лет и без предисловий сказал:

— Она жива. Твоя кровная дочь… жива и в порядке.

Симпат направился к двери, его длинные одежды волочились по мраморному полу.

— Тогда мы имеем следующее. Мой сын мертв, и его род прерван.

Когда Сампсон закрыл лицо руками, Дариус последовал за пожирателем грехов, схватил его за руку и вытащил на улицу.

— Ты не должен был показываться здесь. Эта семья и так достаточно настрадалась.

— О, но я должен был. — Симпат улыбнулся. — Потери нужно переносить одинаково. Конечно, бьющееся сердце воина должно уважать эту истину.

— Ты ублюдок.

Пожиратель грехов поддался вперед.

— Предпочел бы, чтобы она у меня покончила с собой? Был другой путь, которым я и пошел.

— Она не заслужила подобного. Также как и остальные члены ее семьи.

— О, разве? Вполне возможно, что мой сын взял то, что она сама предложила…

Дариус обеими руками схватил симпата и развернув его, впечатал в одну из массивных колонн, поддерживающих здоровенный вес особняка.

— Я мог бы убить тебя прямо сейчас.

Пожиратель грехов снова улыбнулся.

— Мог бы? Сомневаюсь. Твоя честь не позволит тебе убить невинного, а я ничего плохого не сделал.

После этого пожиратель грехов материализовался из захвата Дариуса и принял форму на лужайке.

— Желаю этой женщине целую вечность страданий. Чтобы она жила долго и несла свое бремя без изящества. А сейчас я должен идти, чтобы позаботиться о теле своего мальчика.

Симпат исчез, как будто его никогда и не было… и тем не менее свидетельство его действий Дариус мог видеть через открытую дверь: хозяин огромного имения рыдал на плече у своего слуги, ища утешения друг у друга.

Дариус прошел через арку главного входа, и звук его шагов заставил главу семьи поднять голову.

Сампсон отстранился от своего верного доджена и не пытаясь скрыть выступивших слез своего горя, подошел к нему.

Прежде чем Дариус смог заговорить, мужчина сказал:

— Я заплачу вам.

Дариус нахмурился.

— За что?

— Чтобы… увезти ее от сюда и позаботиться о том, чтобы у нее был кров над головой. — Хозяин повернулся к слуге. — Ступай, возьми из казны и…

Дариус сделал шаг вперед, схватил Сампсона за плечо и сжал его.

— Что вы такое говорите? Она жива. Ваша дочь жива и хорошо будет себя чувствовать под этой крышей и в этих стенах. Вы ее отец.

— Уходите и заберите ее с собой. Прошу вас. Ее мамэн… не переживет этого. Позвольте мне обеспечить…

— Ты кара, — выплюнул Дариус. — Кара и позор своего рода.

— Нет, — возразил мужчина. — Она. Отныне и навеки.

На мгновенье, Дариус был ошеломлен в повисшей тишине. Прекрасно зная об унижениях со стороны глимеры, и будучи подвергнутым им сам, он все равно был потрясен.

— У вас с симпатом много общего.

— Как смеете вы…

— Ни у одного из вас нет сердца, чтобы оплакивать свое дитя.

Дариус направился к двери и не остановился, даже когда мужчина крикнул ему вслед:

— Деньги! Позвольте мне обеспечить вас деньгами!

Дариус не настолько доверял себе, чтобы ответить и дематериализовался назад к лесистой долине у реки, на которой он находился несколько минут назад. Принимая форму у кареты, его сердце пылало огнем. Сам, будучи тем, от которого отреклись, он прекрасно осознавал всю трудность нахождения безродным и отвергнутым от всего мира. И это все без дополнительного бремени женщины, которое она, в буквальном смысле, носила в своем чреве.