Хозяйка разорившейся таверны. Путь к счастью - Константин Фрес

не протянешь, сколько б ни упрямилась. Я понимаю твои чувства, — прижав ручки к груди, вдохновенно произнес этот говнюк, разоривший меня, — не хочется отдавать дом и дело. Но ты погубила его, Мари.

— Я?!

— Ты, Мари. И я пришел дать тебе хорошую цену за твой… сарай, — брезгливо произнес Грегори, обведя презрительным взглядом чисто отмытый зал. — Бери деньги и уезжай. Иначе за долги у тебя эту таверну отнимут, не дадут ни гроша. И ты…

— Не твоя забота, — грубо ответила я, уперев руки в боки и сверля его и его стушевавшуюся даму гневным взглядом. — Пока не отняли, это все мое. Пошел вон отсюда. Говноед.

Пожалуй, последнее словечко было лишним.

Я вела себя как хабалка, как торговка с рынка, но меня понесло. Волна кипучего, жгучего гнева затопила мой разум, ослепила. Я чуть не до крови закусила губу, чтоб с кулаками не налететь на этого хлыща и не расцарапать ему физиономию. Сердце колотилось так, что в висках пульсировало и я почти ничего не слышала.

— Ах ты, грязная потаскуха! — взвизгнул оскорбленный Грегори.

— Грязная? — изумилась я деланно, оглядывая свой наряд. — Так это потому, Грегори, что я выгребала отсюда дерьмо, оставшееся после тебя. Немудрено было испачкаться.

— Шлюха! — шипел Грегори, наступая на меня.

Я покачала сочувственно головой.

— Не будет у тебя никакой свадьбы, — печально произнесла я. — Потому что не купить тебе моей таверны, Грегори. Ни-ког-да.

—Тут все мое! — проорал он гневно, багровея так, что казалось — его вот-вот удар хватит.

— Ну, не кричи, не кричи, — ответила я хладнокровно. — А то глазик лопнет.

— Каждый камешек! — продолжал вопить он. Умом тронулся, что ли? — Каждая песчинка!..

Песчинки считаешь? Да забирай!

— Вот твое, — грубо ответила я, подхватывая ведро, оставленное Ханной. — Забирай!

Не совсем понимая от злости, что делаю, я грязной вонючей водой с головы до ног окатила парочку, и они замолкли и замерли, боясь даже дышать. Грязная жижа стекала по их парадному платью, изумленные лица походили на рожи утопленников, нахлебавшихся ила.

— Собирай свои песчинки и дуй отсюда, — грубо прикрикнула я, замахиваясь пустым ведром. — Не то я тебе череп пробью!

— Ты горько пожалеешь об этом! — выдохнул Грегори. На его щеках грязь, казалось, запеклась — так он раскраснелся от стыда и гнева.

— Я жалею только об одном, — четко ответила я. — О том дне, когда мы повстречались, и когда я поверила в твои сладенькие речи. Беги от него, глупая, — небрежно бросила я охающей, едва не плачущей девушке. — Не то эта грязь, что сейчас на твоем личике, покажется тебе самым чистым пятном в твоей жизни с этим червяком. Он лжец, мошенник и вор. А еще, — мстительно добавила я, — в постели он так себе. Да и член у него короткий, вялый и уродливый. Ну, как соленый корнишон. В пупырышках! Смотри, понаделает своим ущербным стручком таких же уродливых и сморщенных детей! Они будут вечно сопливые, болезненные и вонючие.

— Что?! — ахнула испуганная девушка.

Грегори, как-то неприлично булькнув, молча подхватил ее за локоть и вытащил ее на улицу.

А я перевела дух.

Поле боя, конечно, осталось за мной, но Грегори мне точно не простит моих язвительных слов…

***

Глава 5. Запасы

К вечеру мы отмыли и выскребли три комнаты для гостей, одну из них отдали Ханне.

Ее тюфяк мы набили свежей соломой, и один из комплектов постельного белья из сундучка Мари я постелила на ее постели.

Бибби только головой качала, осуждая мое расточительство.

— Лучшее свое белье! — трагично повторяла она, заламывая руки и закатывая глаза. — Как же это возможно! И кому!..

— Если хочешь жить по-человечески, будь человеком, и себя окружай людьми, — отрезала я. — В моем доме все будут чистыми, опрятными, и никто не будет голоден. Прошли те времена, когда я жила для какого-то проходимца и во всем себе отказывала. Теперь мы работаем и живем только для себя!

Сама Ханна с наслаждением плюхалась в бочке, приспособленной ей под ванну.

Мы с Бибби несколько раз намылили ее старое, худое тело, смывая грязь. Полынным мылом трижды намыливали ее волосы, смывая паразитов, а потом еще и вычесали тонкие редкие пряди частым гребнем.

— Я словно заново родилась! — шептала раскрасневшаяся Ханна, прижимая руки к груди.

— А бочке, кажется, пришел конец, — мрачно ответила Бибби. — В ней словно пуд дегтя и вшей! Она годится только на то, чтоб ее сожгли!

— Значит, сожжем, — ответила я. — Вместе с грязным платьем.

— А что же я носить буду? — удивилась Ханна.

— В моем походишь, — ответила я.

Широкий жест! Старуха в наряде молодой девушки! Но уж лучше так. Кровососов и паразитов, которыми кишела ее одежда, я не потерплю.

Бибби снова всплеснула руками.

— Господское платье! — вскричала она.

— Ты будешь носить господское свадебное платье, — напомнила я ей. — Не забывай. Кстати, что там, остались обрезки ткани?

— Да премного, госпожа! — обрадованно воскликнула Бибби, думая, что я и себе что-то надумала пошить. — Хватит на хорошее, милое платье вам! Вы же, небось, шлейф хотели в семь локтей?

— Ханна, — не слушая более щебет Бибби, произнесла я, — сходишь поутру с Бибби к портнихе, пусть юбку хорошую тебе сошьет. Бибби, заплатишь.

Бибби, до того момента болтавшая, осеклась, замолкла, снова закатила глаза и всплеснула руками.

— А вы, госпожа?! — воскликнула она горестно. — А вы как же?! Вы себя словно наказываете! Ну, полно! В чем же ваша вина?! Если вы