Рай с привкусом тлена (СИ) - Бернадская Светлана Змея

Я всхлипнула и отвернулась. Джай все говорил правильно, но… я не чувствовала его близости. Хотя чего я, собственно, хотела? Чтобы он рыдал здесь над погибшим парнем вместе со мной?

— Там была девушка, Тея. Рабыня Вильхельмо. Ты с ней знаком?

— Нет, — равнодушно произнес он и потянул меня на себя. — Девушки Вильхельмо меня не слишком интересовали. А что?

— Она сказала, что все рабы Кастаделлы знают меня. И хотят попасть ко мне…

Джай замер, и я замерла в его руках. Сильное сердце на миг сбилось с ритма.

— Это может быть проблемой, — тихо сказал он. — И ее надо обдумать.

— Я во всем виновата, — всхлипнула я. — Опять все испортила…

— Нет, — горячее дыхание коснулось подбородка, шеи. — Это не твоя вина. Но было бы неплохо, если бы ты не демонстрировала свое милосердие так очевидно. Я знаю, тебе сложно, но…

Губы Джая скользнули по шее вниз, к краю ворота. Это было так неуместно, так не вовремя, так… цинично. Сожалеть о смерти человека и наслаждаться радостями жизни…

— Прости, я не могу, — отвернувшись, я легонько, но твердо оттолкнула его и отодвинулась к краю кровати. — Не сегодня.

Недовольство Джая осязаемо разлилось в терпком ночном воздухе.

— Я думал, мы должны использовать время с толком, — упрямо проворчал он.

— Полагаю, что… — слова застряли у меня на кончике языка, и я сглотнула. Ох, не так должен был случиться этот разговор. Не в такой момент, не при таких обстоятельствах… — Что в этом уже нет необходимости.

— О чем ты?

Некоторое время он оторопело смотрел на меня, а потом в его глазах отразилось понимание.

— Ты понесла? — произнес он без улыбки.

Я невольно поежилась, хотя вечер еще только-только начал приносить желанную свежесть. Почему-то я ожидала от Джая более теплой реакции… Но по его лицу невозможно было определить, рад ли он вообще.

— Да, вероятно… Лей говорит, что стоит еще подождать, чтобы убедиться… но я чувствую.

— Крас… твой муж знает?

— Нет, — я тряхнула головой. — Пока никто не знает. Только Лей и… ты.

Джай шумно, с натугой выдохнул, будто все это время не дышал. Шевельнулся. Мне показалось, что он отодвинулся дальше, и от этого на глаза снова навернулись слезы: в такой момент он хочет оставить меня одну…

В следующее мгновение правую ступню накрыло теплом, а левой лодыжки коснулись горячие губы. Поднимая край рубашки все выше и выше, он неторопливо покрывал поцелуями мои ноги, согревая заодно и мою душу.

— Госпожа моя… — шептал он едва слышно, задевая губами ставшую вдруг очень чувствительной кожу, — это лучшее, что я мог услышать сегодня… твой сын все изменит…

Твой сын, — больно кольнуло где-то под сердцем. Твой сын, не наш. Губы Джая уже подбирались к коленям, когда я попыталась отстраниться и не дать ему продвинуться дальше.

— Не надо, Джай… Прости. Я не хочу.

— Не гони меня, — он удержал мои колени силой и коснулся их лбом. — Прошу тебя, Вель. Только не сейчас.

Часть меня упрямо сопротивлялась тому, что происходило между нами. В ушах все еще звенели отголоски страшного предсмертного крика, услышанного мною на Арене. И еще это короткое, но такое жестокое — твой сын! — встало между нами незримой, но прочной стеной…

В то же время другая часть меня уже таяла под ласковыми, настойчивыми прикосновениями Джая, заставляла закрыть глаза, забыть о тревогах, откинуться на подушки и отдаться волнам тепла, что поднимались по ногам выше и выше, вслед за обжигающими поцелуями.

Его губы коснулись внутренней стороны бедра, влажно прихватили кожу, а край рубашки пополз еще выше. Я и не заметила, как лицо Джая вдруг оказалось между моих непристойно разведенных колен. В замешательстве я попыталась свести ноги и оттолкнуть его, но бедра лишь приподнялись выше, соприкоснувшись с плечами Джая, а моя ладонь беспомощно скользнула по его голове, зарывшись в отросшем ежике жестких волос. Сгорая от стыда, я догадалась, что он собирается делать, но было поздно: его губы и язык приникли к сокровенному, пуская дрожь по всему моему телу. Я задохнулась — от неожиданности, от смущения, от бесстыдных поцелуев, и от жаркого, тягучего удовольствия, бороться с которым была уже не в силах. Ошеломленная, я потерялась в ощущениях: казалось, что все мое естество рвется в клочья, разбивается на мелкие осколки, но тут же собирается вновь, перерождаясь в глубоком, цельном осознании единства — с ним. Близким, желанным, родным…

Зов плоти погасил последние проблески разума, тело жило само, сливаясь с телом мужчины — в страстном, всепоглощающем безумии. Оглушенная, подчиненная им всецело, я ловила губами его исступленные поцелуи, обнимала коленями его бедра, отдавалась ритму нашей любви — до конца, пока сладкая судорога не заставила меня выгнуться дугой в жарких объятиях.

Мыслей не стало.

Лишь много позже, когда лихорадочная пляска наших сердец замедлилась, и я лежала, уткнувшись лицом в плечо Джая, а он по обыкновению перебирал мои волосы, пришел на ум давно мучивший меня вопрос.

— Джай… что будет с нами дальше?

Могучее плечо шевельнулось под щекой. Спустя целую вечность, будто превозмогая лень, он ответил:

— А что дальше? Ты родишь сына. Мы отвоюем свободу для рабов. Все будет хорошо.

Я слегка покусала распухшие от неистовых поцелуев губы.

— А еще дальше? Совсем потом? Я останусь с Диего и малышом, а ты уйдешь? Уедешь на север?

Мне показалось, или ровный ритм сердца под моей ладонью на короткий миг сбился? Нет, пожалуй, лишь показалось…

— Поглядим, — после затянувшейся паузы неохотно ответил Джай. — Может, я здесь еще пригожусь. А ты не забивай себе голову глупостями. Кто знает, что там будет дальше? Так какой смысл задаваться вопросами, на которые нет ответа?

Внутри все тоскливо сжалось. Пространный ответ Джая нисколько не прояснил ситуацию и не уменьшил моих тревог.

Но он снова был прав: какой смысл пытаться просчитать свою судьбу наперед и тревожиться о том, что еще не случилось?

Пробуждаюсь рано, еще до рассвета — опять от кошмара. В коротком, неспокойном сне успела мелькнуть перед глазами вся минувшая жизнь. Плачущая мать, не желавшая отпускать меня на войну, дергала за рукава мундира, больно вцепляясь в правое предплечье. Немолодой подвыпивший капрал визжал, брызгая слюной в лицо, что отправит меня под трибунал за неподчинение приказам. Мучительно, до боли в затылке пытался вспомнить, какой приказ капрала я нарушил, и откуда-то выплыли картины кочевого поселения южан, которое нам предстояло вырезать: кочевники мешали дислокации и могли поднять крик, выдав нас лагерю неприятеля.

Капрал как-то незаметно превратился в смуглого халиссийца, что накинул мне на шею вонючий мешок и сдавил завязками горло. Я и рад был бороться с ним, да не чувствовал рук. От ужаса, что успел их потерять, меня будто разбил паралич. Но в следующий миг я очутился на огромном деревянном диске, и руки все еще были при мне. Как и ноги. Правда, привязанные к огромным колесам. А передо мной стояла печальная Вель с младенцем на руках, и лицо того младенца было все в татуировках, с двумя зубастыми пастями. «Это твой сын», — сказала она, протягивая младенца мне. Распятый, я не мог его взять, но Вель не сдавалась, приблизила его почти вплотную, а младенец вдруг разинул обе свои зубастые пасти и вгрызся ими в мой правый бок…

Вырываюсь из сна и еще долго таращу глаза на бледнеющую луну. Никаких младенцев и зубов: просто я лежу на правом боку, подмяв под ноющие ребра онемевшую руку, а вокруг горла почему-то обвилась смятая ночная рубашка. Медленно, чтобы не разбудить Вель, поворачиваюсь на спину, растираю одеревеневшую руку, а после осторожно выпутываюсь из тонкого, влажного от пота шелка. Поворачиваюсь на левый бок: Вель мирно спит ко мне спиной, подложив под подушку обе ладони. Тонкая простынь сползла до половины, открывая взору изгиб узкой спины и крутую линию бедра. Не могу удержаться: придвигаюсь ближе, прижимаюсь к ее спине, вернувшаяся к жизни рука перехватывает теплое тело, ладонь накрывает упругий холмик груди.