Софья Прокофьева - Кольцо призрака

Ознакомительный фрагмент

Замирая, в рюмки лился карий коньяк, и Анна, как всегда, подивилась ловкости и проворству Лаптя. Анне было так хорошо и ясно, как никогда. Ей понравилось, как легко, не глотая, запрокинув голову, выпила коньяк Люба-Любаня. Коньяк только тихо зашипел, не гася ее раскаленных губ. Анна оглянулась на Андрея. Ну, почему он все портит? В первый раз у них гости, а он сидит мрачный, будто недоволен чем-то.

– Андрюша, иди к нам! Кто со мной чокнется? – Анна чуть захмелела, улыбнулась ему, подзывая.

– Кольцо! Ах! – Люба-Любаня вдруг низко, как-то близоруко наклонилась к руке Анны. Но тут же выпрямилась, гибкая, с негасимой улыбкой. – Ну, Андрюша, ну, ты вообще! Поздравляю. Это же, ну, не знаю… Машина импортная, не меньше. Анна, вы на него влияете просто исключительно. – Она мельком, мимоходом взглянула на кольцо у себя на руке с маленьким, но острогорящим, как уголек, рубином.

– Вы машину водите? – зорко посмотрела Люба-Любаня.

– Да нет, – запнулась Анна.

– Андрюша вас научит. Меня он в один миг, сразу… И вас тоже…

«Да что с ним такое?» – с досадой подумала Анна.

Но тут Андрей повел плечами, улыбнулся, подошел к столу и сел в низкое кресло, спиной к свету.

– Раскраски мои и фломастеры! Видишь, где лежали, там и лежат, – с торжеством крикнула Ларочка.

– Рисуй, рисуй! Домик нарисуй и мамочку! – отозвалась издалека Люба-Любаня.

Илья все смотрел на Анну, смущался, но все смотрел. Не отрываясь, смаргивал и опять смотрел.

«Добрые глаза, – решила Анна, – преданные. Не то что Лапоть, славный какой. Нет, Лапоть тоже…»

Анна про себя поискала слово и нашла – «удобный».

– Мы с вами знакомы, не помните? – робко сказал Илья. – Ну, на защите вашего… – Он замялся, сконфуженно нахмурился, не договорил, умолк, вопросительно повел черносмородиновыми глазами на Андрея.

– На Сашиной защите, – беззаботно подхватила Анна. – Вот где я вас видела!

«Как все просто, – легко подумала она. – Андрей мудрит и все усложняет. Все хорошо и, главное, просто. Ну, был Сашка, ну и что?»

– Все, все знакомы, – хихикнул вдруг отчего-то развеселившийся Лапоть. – А уж наши знакомые, точно, очень даже хорошо знакомы!

– Андрюш, нет, ты просто молодец! – нежно пропела Люба-Любаня. – Ань, ты сиди, я все сама. Я когда тут жила…

– Чайник посмотри, – прервал ее Илья. Какое-то беспокойство, неловкость не оставляли его, и Анна, чувствуя это, улыбнулась ему. Люба-Любаня удивленно мигнула, приоткрыла пылающие губы, послушно исчезла.

– Илья Ованесович, чего вы беспокоитесь? – протянул Лапоть. – У нас все хорошо. Наши все дома.

Анна не могла сдержать улыбку счастья. Что их там занимает? Вечно мужчины все усложняют. Когда все так хорошо, и в комнате столько коротко настриженных лучей, и пришли Андрюшины друзья, и все такие милые.

– Пойду Любе помогу, а то она ничего не найдет, – Анна встала и пошла к двери. По дороге ее настиг нечаянно сорвавшийся визгливый смешок Лаптя, безобразно обрубленный в самом начале, неловко превращенный в искусственное «кхе-кхе». Он так всегда: начнет смеяться и вдруг будто сам себя за язык укусит.

Голос Лаптя, въедливо-вкрадчивый:

– Вот такие у нас новости, Илья Ованесович. Так и живем.

– Здесь тебе ничего не обломится, Илья, – Анну удивил голос Андрея, глубокий, без тени улыбки. – Запомни.

– Разводим овечек редкой породы, – хихикнул Лапоть.

Анна застыла, замерла не дыша. Пусть Лапоть смеется, наплевать. Белоснежное, в мягких завитках слово «овечка». Оно повторилось в ней, затихая: «Овечка, овечка». Это кто овечка? О чем это он?

– Смотри, Андрюха, думай сам. Я-то что, – неожиданно тихо сказал Лапоть. Анна с трудом угадала его голос, так он изменился: всегда вертлявый, насмешливый, а тут… сплошная опаска. – Я что, как тебе лучше. Оно конечно, только по этой дорожке ты так далеко никогда не ходил.

Андрей не ответил. В воздухе, словно его ответ, повисло молчание.

– Хотя ладно, где наша не пропадала! – неожиданно разухабисто вскрикнул Лапоть. – Ведь всякое бывало! А? Вот так-то, наберемся терпения. Поглядим, посмотрим, Илья Ованесович, собиратель вы наш, подбиратель. Может, чего и дождемся.

– Заткнись! – с угрозой выдохнул Андрей, и скрипнули ножки старинного кресла.

– Пш-ш… – осел голос Лаптя. – Все, все, не буду, молчу, ошибся. Не туда свернул, раньше времени…

– Андрей, что-то ты больно крут сегодня, – нарочито спокойный голос Ильи. – Что, собственно, происходит?

– А ничего, шуточки наши, как всегда, – с привычной развязностью завертелся Лапоть. – Ну, может, ляпнул я чего. Так это я по простоте, прост я, прост потому что.

Анна на цыпочках прошла на кухню. Там пальцы Любы-Любани витали, священнодействовали над зеленовато-мглистым подносом, размером с целый стол, не меньше. Тусклое серебро было все в лягушиных крапинах, в болотных подтеках и разводах. Но Люба-Любаня вмиг закрыла мертвое зеркало подноса, расставив на нем приготовленные уже блюдца, тарелки, тарелочки. Золотилась прожаренной кожей курица. Правда, у костей она сочилась свежей живой кровью. Из жертвенно протянутых над подносом летучих ладоней Любы-Любани нескончаемо сыпалась мелко нарезанная пахучая зелень, прикрывая печальные куриные раны. Зазубренный луч солнца провалился в блюдо с заливной рыбой. Кончик его расщепился, наткнувшись на светящийся полумесяц лимона, утонувший вместе с кружком вареной моркови.

– Сколько еды, Люба! Откуда? А я не знала, чем народ кормить, – обрадовалась Анна. – И поднос какой! Где он был? Я его не видела.

Люба-Любаня ничего не ответила, так была занята. В ушах у нее покачивались неведомо откуда взявшиеся серьги-раковины. Она вытянула из буфета незаметный ящик, достала тяжелые старинные вилки.

– Для курицы, для ветчины, для рыбы, – радостно и деловито перечислила она, а тяжелые вилки звякали о поднос. В голосе Любы-Любани не кончалась победная сочность, сами собой пробивались четкие танцевальные ритмы.

– Ларочка девочка нежная. Фигурное катание – обязательно. Музыка тоже. А квартира? Выложилась на ремонт, зато теперь все супер, отдыхаю. Что за жизнь пошла! Все надо. Люстра. Хрусталь. Еще зуб заболел, плюнула, черт с ними, с деньгами, пошла к частнику. Металлокерамика. Дорого…

Тут откуда-то в луч солнца попали нахальные рыжие брюки – Лапоть.

– Зачем поднос взяла? – удушливо прохрипел он. – Расхозяйничалась, дура.

– Тебя не спросила! – огрызнулась Люба-Любаня, эластично выпрямляя красивое тело, с откровенной ненавистью глядя на Лаптя.

– Ах ты… – Лапоть перекусил и сплюнул конец фразы, быстро и косо глянув на Анну.

– А ты, гляжу, невысоко тут прыгаешь, – не спеша, с торжеством пропела ему в лицо Люба-Любаня.