Дракон проснулся - Инесса Иванова

— Что тому виной: халатность нового класса — инженеров? Диверсия или магия? — продолжал зазывала, которого разносчики нанимали в помощь. Обычно это был их младший брат или друг, которому не так везло продавать газеты по улицам самостоятельно.

— Чудо технической мысли сгорело в пламени своих создателей! — надрывался он, а я всё никак не могла ухватить какую-то важную мысль, бившуюся в голове. Наконец она оформилась в два слова, в имя, носитель которого был мне не безразличен:

«Орнак Зигуд».

Я вздрогнула и остановилась как вкопанная, Берта даже натолкнулась на меня и тихо ойкнула.

«Купи немедленно», — хотела было сказать ей я, но передумала, потому как всё равно во рту пересохло, я не могла бы выдавить ни слова.

Зато быстро развернувшись, немедленно направилась к разносчику. Мальчишка лет пятнадцати, деловито зажав в зубах палочку для их чистки, бойко продавал газеты, едва успевая считать серебряные гроши. Двухстраничная брошюрка обычно стоила не дороже трёх медяков, но с важными новостями передовица доходила в стоимости до цены приличных ботинок для купцов и их подмастерий.

Всё это я знала от Берты, она была щедра на подобные факты по моей же просьбе: если ты хочешь жить как все, надо оторваться от нереальной реальности королевских замков и пышных приёмов. Я ещё не оставила давнюю мечту затеряться среди столичных улиц и не иметь ничего общего с долгом правящей семьи, где на меня всё одно смотрели как на бракованную кобылку.

Орнака же, кажется, забавляла моя инаковость и непохожесть на сестёр, и вот именно ему было сужено вчера пересекать королевство на одном из Гигантов Неба, как прозвали дирижабли в прессе.

— Это какая-то нелепость! — фыркал справа от меня высокий господин в цилиндре и в шерстяном пальто, застёгнутом на все пуговицы.

— Да, за последние двадцать лет ни одной аварии, — вторил ему другой, стоявший рядом и одетый кое-как.

Я всё это замечала мельком, цеплялась взглядом, чтобы не протискиваться так скоро вслед за желающими почитать новый выпуск «Придирчивого вестника» — газеты молодой, народной, старающейся осветить то, что не положено было говорить со страниц «Королевского глашатая».

Меня пару раз несильно толкнули, Берту и вовсе оттеснили на задние ряды. Дама, находящаяся в людном месте без сопровождения мужчины, да ещё одетая по моде женщин, отстаивающих свои права, которые им не приставлены природой, вызывает если не пренебрежение, то какую-то брезгливую осторожность.

Я схватилась за шляпку, но никто не делал попытку сорвать её с моей головы, сегодня и ветрено-то не было. Настоящий весенний день, предвещающий тепло и надежду на то, что всё будет хорошо.

— Мне две. Разные, — сунула я в руку мальчишки серебряные гроши, и тут же получила газеты, напечатанные на серой бумаге. Две я взяла умышленно: вдруг в каждой пишут что-то такое, о чём умалчивают в другой? На одно издание обычно трудились несколько писак, они-то и публиковались на страницах одного выпуска. Только в разных вариантах одной газеты.

Нововведение модных газетёнок, желающих осветить событие более полно, чем это делали в «Королевском глашатае», которое сразу полюбилось подданным королевства. Научно-технический прогресс, он уже не был такой диковинкой и не вызывал того ужаса, как первые печатные станки или кондитерские с мягким мороженым, совсем не приправленным магией.

И всё же сейчас улица замолкла, перестали подмигивать разноцветными огоньками витрины кафе и ювелирной лавки напротив. Вдруг в моей душе, приветствующей всё новое, ожил древний ужас, живущий в каждом: новое всегда злое, оно приходит, завлекает, чтобы нанести удар, когда ты не будешь готов.

Так говорили мои родители и родители их родителей. Ощущение весенней грозы витало в воздухе, что только подтверждало солнце, спрятавшееся за тучами.

— Я не могу ничего рассмотреть толком, — шептала я, пробежав глазами две передовицы, в красках расписывающие ужасы пожара на Небесном Гиганте. Не выжил никто, вот это я поняла сразу, а списки погибших расплывались перед глазами, буквы прыгали и мешали найти нужное имя.

Оставалась надежда, что это не тот Гигант. Редко, но бывает, что небо в одном секторе бороздят два дирижабля, наверное, баллон с газом взорвался, возможно, всему виной молния, нас предупреждали, что такое теоретически возможно, хотя никогда за восемьдесят лет существования Гигантов не происходило.

— Вернуться надо, — промолвила Берта, которая была мрачнее тучи, собравшейся над нашими головами. И с тревогой посматривала на меня, как няня на больного ребёнка, не понимающего как сильно он болен. — Пойдёмте, госпожа моя, в нумерах всё прочитаем. Я вам вслух прочту.

— Здесь больше ста человек. — ответила я, успокоившись и позволил увести себя со свежего воздуха, который единственный ещё держал меня в сознании. Я не боялась узнать правду, я её поняла сердцем и умом.

И сделалась вдруг удивительно спокойной, в центре бури всегда так тихо, что можно услышать, как истекает твоё время. «Поступь несчастья» — так называла это моя мать, суеверная до ужаса.

Я всегда над ней посмеивалась и считала несовременной, а теперь и сама дрожала как в лихорадке.

— Вот держите, это отвар с вересковым мёдом, Ниара, он поможет вам прийти в себя. Поспите, а потом всё почитаем вместе, — в мои руки вложили тёплую фарфоровую чашку. Я даже не стала обращать внимания на то, что Берта назвала меня просто по имени, иногда я позволяла ей подобные вольности.

— Он там был, я и так знаю, — произнесла я, отдавая чашку в руки подруги-горничной. Посмотрела на неё так, что она побледнела и отшатнулась. Должно быть, в моих глазах снова плескалась Тьма, как доказательство правоты сказанного.

— Я уложу чемоданы, вам стоит вернуться во дворец, моя госпожа. Траур будет долгим, — пролепетала она, облизывая пересохшие губы.

«Забавно, — подумала я. — Она смотрит на меня, как пичуга на полоза».

— Моя прабабка лет в сорок сошла с ума и всё кричала, что нас, её потомков, пожрёт огонь. Что это проклятие, которое проснётся однажды, и тогда никому не будет пощады, потому что оно не знает жалости, — тихо сказала я, обращаясь не к Берте, а к самой себе. — Знаешь, оно проснулось. Я видела это сегодня во сне.

И скользнула равнодушным взглядом по газетам, лежавшим на круглом столике. Теперь ничего не будет как прежде, но я не боялась. Приближалось то, что предназначено именно мне.

Иногда знать необязательно, достаточно чувствовать.

3

— Я хочу, чтобы когда меня не было рядом, ты всё равно обо мне думал и не мог избавиться от этих мыслей. Я вошла тебе под кожу, я буду вечно бродить по твоим венам, пока огонь, питающий