Юлия Козырева - Красавица для чудовища

— А вы сомневались? — холодно ответила она. — Как можно не узнать того, кому платишь дань.

— Я могу избавить тебя от этого, — проникновенно сказал он, подходя ближе.

Сапфире казалось, что впереди него несется сила, засасывающая ее, как подневольное создание.

— А цена? — резко спросила она, вцепившись в косяк.

— Цена… — он задумчиво оглядел хибару, рассуждая, будто сам с собой. — Почему у всего должна быть цена? Разве имеет цену чувство? Или счастье? Разве можно оценить смех и твою улыбку? Я готов забрать у тебя проклятый дар, лишь бы видеть каждый день твои счастливые глаза.

Сапфира зло расхохоталась.

— Как вы сладкоречивы, князь? Думаете, я смогу улыбаться после того, как забрала жизни людей? Я будто вымазалась в крови. И она теперь никогда не смоется.

Он спокойно разглядывал ее, не упуская ни одной детали.

— Я с самого начала думал, что старая Ульрика спятила, когда завещала свою силу такому светлому созданию. Она всегда была своевольной, ей нравилось совращать невинные души и пачкать чистые сердца. Она забыла свое предназначение, упиваясь полученной мощью.

Он, вздохнув, взял Сапфиру за руку и втянул в дом. Она покорно шла, понимая, что сейчас услышит нечто важное.

— Понимаешь, в мире очень важно равновесие. Только тогда он сможет существовать в гармонии. А Ульрика это равновесие нагло нарушала, мечтая о бесконтрольной власти. Она забыла, что поистине бесконтрольная власть — это я, — его глаза сверкнули, как бы напоминая, что перед ней не просто красивый мужчина, а всесильный князь тьмы. — Я ограничил ее силу, оставив ровно столько, сколько нужно для создания стражей, собирающих жизни отходящих в мир иной, и контроля над ними. Но она попыталась перехитрить меня, сначала обратив стража в зверя, а затем, передав свой дар тебе. Причем она умудрилась передать тебе силу, которая высвободилась из-под моего ограничения в момент ее смерти. Но ты оказалась сильной. Я долго наблюдал за тобой, думая, что ты бесполезна для меня.

Он крепко сжал обе ее ладошки, смотря в большие глаза гипнотизирующим, отбирающим волю взглядом.

— Но ты избавила меня от вышедшей из повиновения нежити. А сегодня — и от тех, кто ее создал.

Сапфира, удивившись, выдернула свои пальцы из его теплых рук.

— Так они сами…

— Да, — кивнул князь. — Вот что делает с людьми жажда наживы.

Он скривился и попытался обнять ее. Она выскользнула и встала подальше.

— Я буду благодарна, если ты заберешь "подарочек" Ульрики.

— Настолько благодарна, что станешь моей?

— Нет, — она грустно улыбнулась. — Прости, князь, но я люблю другого.

— Ты не можешь быть с ним, — в бархатном голосе прорезалась сталь, в глазах светилась бесконечность. — Ты уже моя.

— В таком случае, — спокойно ответила Сапфира, — Мне лучше завершить задуманное.

В темных глазах плеснулось понимание и страх.

— Я мог бы удерживать тебя силой. Мог наслать морок и ты наслаждалась бы жизнью со мной, не чувствуя обмана, — мягко произнес он.

— Тебе нужна бездушная кукла, князь? — она затаила дыхание из опасения, что он так и поступит.

— Нет. Не нужна, — усмехнулся он. — Мне нужна ты. Давай договоримся так: я освобождаю тебя от службы, но на месяц забираю к себе.

Сапфира открыла рот, чтобы запротестовать, но он поднял руку, останавливая ее.

— Только месяц, Сапфира. И если по его истечении ты не захочешь остаться, я верну тебя ему.

— А не обманешь? — спросила она, осторожно.

Хмыкнув, он начертил в воздухе какой-то знак, тот вспыхнув, исчез, оставив после себя горьковатый привкус во рту.

— Это клятва богов, Сапфира. А теперь…, - он щелкнул пальцами, — ты свободна.

Словно камень свалился с души, и настала блаженная тишина. Теперь есть только она и ее мысли. Только ее воля и желания.

Облегченно вздохнув, Сапфира оглянулась, поняв, что находится уже не в старом домике. И поняла, что он так и не дождался ее согласия, сделав по-своему.

Вокруг все сияло, как в сказке. Розовато-лиловые стены, светясь, переливались, и неуловимо менялись. Видимо, они очутились в каком-то помещении, но в весьма странном, непохожем ни на один дворец. Божественный чертог и должен быть великолепным, но все же она представляла жилище князя более мрачным.

Князь стоял рядом и торжествующе улыбался:

— Мой дом — твой дом, — вкрадчиво произнес он.

— Только на месяц, — упрямо ответила она.

Он снова открыл белоснежные зубы в заразительной улыбке, словно смеясь над ее наивностью.

— Уверен, ты захочешь остаться. Ведь здесь нельзя этого не захотеть, такова природа моего дома. Правда, великолепно? — он обвел рукой зал, и его стены словно растворились, превратившись в прекрасный сад, достойный самой богини леса.

И если первые слова князя насторожили ее, то зрелище привело в восторг, заставивший в восхищении шагнуть на одну из белоснежных дорожек. Мелкие камушки шуршали под ногами и словно заманивали идти дальше. Вьющиеся растения с крупными розовыми бутонами плотно обвивали невидимые столбы и уходили куда-то в высь, в черноту, которая не была похожа на небо, но и потолком не являлась. Было светло, как днем. Кругом журчали ручьи, пели диковинные птицы. Кое-где из-под земли били фонтаны. Она вдохнула ароматную свежесть этого места и почувствовала, что помимо воли расслабляется.

— Только я могу дать тебе покой. Только я пойму все, что с тобой было и никогда не буду тебя осуждать. Ты здесь своя.

Вдруг по соседней тропинке пробежала стайка красивых девушек. Смеясь и кланяясь князю, они пронеслись дальше, бросая на Сапфиру странные взгляды.

Девушка удивленно обернулась к мужчине.

— Зачем я тебе, князь? Они намного красивей меня и ярче. И готовы всегда быть с тобой.

Он поправил прядь ее волос, мечтательно прикрыв глаза.

— В них нет света. Ты, как мечта, как моя самая сокровенная мечта. Я хочу тебя так, как никогда не хотел ни одну из них. А сейчас я хочу, чтобы ты называла меня Рэем. К чему эти церемонии, моя принцесса.

И подхватив ее под локоток, он направил девушку в сторону беседки, которая, казалось, состояла сплошь из растений.

— Ты ведь голодна, любовь моя, — она решила проигнорировать подобное обращение и только кивнула в ответ, поняв, что в беседке накрыт стол.

Он галантно выдвинул для нее стул с причудливо изогнутой спинкой и занял свое место с другой стороны небольшого стола. Ей вдруг стало неловко от несуразности своего внешнего вида, так неподходящего к окружающему великолепию.

— О, прости, — он отложил в сторону белоснежную салфетку, на лице его появилось смущение. — Мы не одеты для трапезы.