Наследник для зверя - Анна Григорьевна Владимирова

мерзкой жижей отвращения к самой себе. Согласиться на то, что этот властный зверь, не знающий слова «нет», получит меня после всего с потрохами и обещаниями, что не пикну против его воли? Уговорить себя, что так и должно быть — ну подумаешь отодрал, как последнюю шлюху, в камере?

А еще я боялась. Таких, как я, общество не жаловало. Не знаю, кого во мне видел Харт — покорную девочку, которая будет счастлива оказаться в его распоряжении? При одной только мысли бросало в холодный пот. На его месте было бы здравой идеей вообще спрятать меня ото всех и не показывать, сделав вид, что меня нет. И никто его за это не осудит.

Я скосила глаза на экран, давая себе второй шанс выдержать хотя бы его виртуальный взгляд. На фото Харт был на приеме правящего по случаю итогов года. Никакой статики — вся поза, взгляд напоминали хищника в прыжке. А Харт и был им. И черный костюм с белой рубашкой ему шел так, будто был второй кожей. Да, пожалуй, будь я, как моя сестра, сошла бы с ума от счастья пробежаться по красной дорожке с ним рядом. В жизни, которую он мне мог предложить, на другом конце существования в его тени были осуждение общественности и зависть. И снова непохоже на мечту.

Я полистала новостные статьи — негусто. Не отвечает Харт камере взаимностью, несмотря на то, что та его безмерно любит. На всех фото он позволял себя любить. В желтой прессе засветился в списке самых завидных холостых мужчин Клоувенса. А по романтике — короткие непродолжительные связи в количестве четырех штук за тридцать два года жизни с мало известными женщинами. Слишком занят карьерой. Я пыталась найти хоть что-то, что позволит расслабиться и понизить его рейтинг опасности в своих глазах — выговоры, неудачи, нелепости… Ничего, что так любят мои коллеги. Всегда с иголочки и с идеальной репутацией. Либо его таким выставляют.

Короче, ничто не затмило в памяти его злость и отчаянье, когда обвинил меня в смерти своих подчиненных.

В общем, когда пришло время выходить из дома, нервы искрили, как кабель под напряжением. Того и гляди замкнет. Единственное, что меня держало на ногах — надежда на то, что договоримся полюбовно, и это его «хочу тебя себе» продается за ту цену, что озвучу я.

Понятия не имела, куда он меня потащит. К себе в офис? Домой? В кафе? Оказалось — последнее в квадрате. Я оглядела себя в отражении зеркального стекла дорогой тачки, пока та не успела отъехать — джинсы, топ, клатч и кроссовки на случай, если придется драпать. Не разоделась я для того ресторана, на пороге которого меня встретили и провели к обособленному VIP-столику на крытой веранде. Можно было подумать, что он заботится обо мне — я ведь мерзну на весеннем ночном ветру, в отличие от него. И это далеко не все наши различия…

Харт стоял у столика — руки в брюках, рубашка с ослабленным воротом, в котором можно рассмотреть вязь массивной цепочки с металлическим жетоном. Я помнила его недолгий обжигающий холодом танец между моих лопаток… Голова низко опущена, и глаза, устремленные на меня, в полумраке слегка бликуют желтым.

— Садись, — приказал он глухо, кивая на стул.

Я повиновалась, не без труда отодвинув тяжелую конструкцию от стола. Он намерено не приближался. И не собирался меня обслуживать. Так плохо все с ним под моим влиянием? Об этом я как-то не подумала и, забывшись, проследила взглядом, как опускается на стул, не спуская с меня глаз. А если для него вообще неприемлемо со мной договариваться?

Подобные связи у истинных почти необратимы. Но у них и вопросов никогда друг к другу не бывает. А что будет с нами?

— Как себя чувствуешь? — сузил он на меня взгляд, и я, опомнившись, отвела свой.

— Нормально.

— Была у врача?

— У медэксперта, — вздернула я подбородок с вызовом.

— И что сказал медэксперт по поводу твоего здоровья? — В голос вплелись низкие рычащие вибрации.

— Ничего.

Чувствовала себя все больше как вчера в допросной. Внезапно захотелось ему ответить хоть как-то, чтобы он не терял выдержку. Зря я согласилась на встречу.

— То есть вместо того, чтобы позаботиться о здоровье, ты решила попробовать на прочность мои обещания? — И он сложил руки на столе, а мир выцвел до равнодушной серой стены.

— Я не пойду к тебе, — прошептала хрипло.

— Почему? — склонил он низко голову.

— Зачем я тебе? — облизала пересохшие губы. — Тебя заклюет твоя же элита, осудит и не даст спокойно жить…

— Это мое дело, — жестко отбрил он.

— А мое? — Сердце выстукивало в груди непонятные послания, сбивая мысли и мешая дышать. Я смотрела в его глаза и чувствовала, как слабею. Неужели и на меня действовала наша связь? — Как мне со всем этим жить?

— А как ты хочешь жить? — хрипло прорычал он.

— Я не хочу жить в Клоувенсе и что-то кому-то доказывать.

Наш разговор перешел на какой-то завораживающий шепот, и каждое слово отдавалось вибрацией в груди.

— Боишься доказать, что достойна быть равной? — сузил он глаза.

— Это мой выбор — доказывать или нет.

— Я не даю тебе выбора. И не давал. А сил противостоять мне у тебя нет.

— С чего ты взял?

— Выбрала бы вчера камеру, — безжалостно припечатал он. — А ты поджала хвост и умоляла тебя отпустить.

— Может, еще на кулачный бой меня вызовешь? — возмутилась я. — Я не драться с тобой собираюсь.

— Лучше бы дралась, — оскалился он. При этом пожирал меня взглядом, будто уже припер к стенке.

— Я предлагаю тебе сделку. — Понятия не имею, как я вообще вспомнила, зачем пришла. Его усмешка сказала мне все и сразу — чхать он хотел на мои предложения. Поэтому вышло жалко: — Я не буду подавать на тебя в суд за изнасилование, если ты… — его оскал стал ярче, и мое сердце споткнулось в груди, — …если отзовешь своего адвоката.

— Беги, Донна, — вдруг подался он вперед, сужая злые глаза. — Я отпускаю тебя последний раз.

Как я вырвалась из щели между неподъемным стулом и краем стола — сама не поняла. Из ресторана я вылетела пулей. Кажется, меня пытались остановить