Золото и пепел. Хроники города номер Три - Мария Соколова

Золото и пепел. Хроники города номер Три

Глава 1: Кайл.

Тёмный туннель -9 уровня тяжело дышит, словно живое существо. Низкий гул ветра просачивается сквозь трещины и сливается с отдаленным скрежетом когтей, царапающих камни. Я шагаю вперёд, оставляя тяжёлыми ботинками следы на земле. Длинные пепельные волосы, стянутые в тугой хвост, колышутся в такт шагам и надоедливо цепляются за воротник потрепанной куртки. В руках – два верных старых меча. Их лезвия покрывает тонкий слой подсохшей черной крови, поблескивающий в тусклом свете наплечного фонаря. Луч света выхватывает из мрака старые, торчащие из стен крюки для ламп и ржавые обломки рельсов, оставленные шахтерами столетия назад. Воздух тяжёлый, пропитан запахом сырости и гниющей плоти убитых несколько дней назад монстров. На этот уровень редко спускаются чистильщики – слишком опасно. В основном останки своих сородичей пожирают другие твари.

Тишина оглушает, но я знаю её коварство. На мгновение за поворотом слышится шорох – слабый, но неумолимый, будто кто-то крадётся в темноте. Останавливаюсь, щуря серые глаза, выцветшие от бесконечных часов под землей. Вдруг раздаётся резкий низкий рык, от которого на секунду закладывает уши. Из тени на меня выпрыгивает огромный монстр: чёрная лысая волчья туша, ноги – паучьи, длинные, с острыми шипами на суставах, глаза горят красным, как раскалённые угли. Один взмах – лезвие входит под челюсть, хруст кости эхом отдаётся в туннеле, голова отлетает, чёрная кровь брызжет на пол, растекаясь и точно поедая мелкие камни. На шум боя из левого коридора вылезает ещё одна тварь, похожая на медведя, но слишком вытянутая, с клыками длиной в ладонь. Я уклоняюсь от удара, чувствуя, как длинные когти рассекают воздух у лица, и всаживаю клинок в брюхо – меч рвёт плоть, внутренности вываливаются, вонь бьёт в ноздри. Чёрная кровь льется на мои руки, холодная и липкая, и тварь падает с глухим звуком, сотрясая пол. Выдергиваю меч и вытираю его о тушу твари. Сегодня без новых шрамов. Хороший день. Дыхание вырывается короткими облачками в холодном воздухе. -9 уровень зачищен.

Возвращаюсь в начало туннеля, где ждёт лифт – древняя железная проржавевшая клетка с облупившейся краской на кнопках. Скрипучие двери расходятся, и я захожу внутрь, ощущая вибрацию под ногами. Нажимаю "0", и лифт с тяжелым стоном начинает свой медленный подъем. Скрежет металла о металл режет слух, стены кабины дрожат, словно вот-вот развалятся, но мне все равно – я давно привык к этому грохоту.

Через несколько минут двери наконец раздвигаются, и я, машинально бросив запасной меч в общий оружейный шкаф, выхожу на улицу, где меня встречает серый рассвет. Небо над рабочим районом города номер Три – тяжёлое, вечно затянутое пеленой смога от заводов, что высятся над трущобами. Здесь, на поверхности, воздух пропитан запахами угля и мусора. Море близко, но его свежесть никогда не достигает этих грязных улиц.

Поправив ножны с мечами за спиной, я бросаю мимолетный взгляд на саркофаг, скрывающий в своей утробе вход в шахту и лифт, и устало бреду к зданию управления. Это приземистое бетонное строение, потрепанное временем: трещины змеятся по фасаду, окна плотно покрыты пылью, а над входом бессмысленно мигает тусклая вывеска с выцветшими буквами "Управление шахт".

Внутри душно, пахнет столовской едой, старой бумагой и дешевыми духами. За стойкой сидит женщина лет семидесяти, её лицо напоминает сморщенное яблоко, а седые волосы стянуты в неряшливый пучок. Подняв от страниц журнала потухшие глаза, она смотрит на меня с неприкрытым раздражением и ворчит:

— Чего тебе?

Кидаю на стойку жетон с номером уровня – металлический кругляш, покрытый царапинами.

— Зачистил -9.

Она, презрительно скривив губы, рывком открывает ящик и, словно делая мне великое одолжение, отсчитывает несколько помятых купюр – ничтожную плату за смену в шахте. Хмурюсь, сжимая кулак.

— А где доплата за повышенный риск? Я что, просто так на нижние уровни спускаюсь, и каждый год прохожу эти дурацкие проверки на допуск? За -8 и -9 положена доплата, разве нет?

Бабка недовольно морщится, как если бы я попросил отдать её личные деньги, бормочет что-то про "жадных и внимательных выскочек" и, с явной неохотой, вновь шарит в ящике. Еще несколько бумажек падают на стойку. Забираю их, прячу в карман и, не говоря ни слова, ухожу вглубь здания.

На первом этаже – убогая столовая, длинная комната с низким потолком, пропитанная запахом пережаренной рыбы и кислого супа. Старые деревянные столы исцарапаны, железные лавки жалобно скрипят под весом людей. Несколько знакомых истребителей молчаливо жуют свой скромный завтрак. Том, широкоплечий парень с короткой бородкой, поднимает глаза и, заметив меня, радостно машет рукой:

— Кайл, садись с нами! Сегодня ночью зажигаем на пляже у пальм, идешь?

Безразлично пожимаю плечами, опускаясь на скамью.

— Подумаю, — отвечаю я без энтузиазма, разминая уставшие запястья.

Том весело ухмыляется и хлопает меня по плечу:

— Да брось, ты уже целую вечность никуда не выбирался. Будет круто! Музыка, пиво, девчонки!

Все вокруг с энтузиазмом поддакивают, но я лишь машинально киваю, не вникая в суть разговора. Подвигаю к себе миску с жидкой кашей – серой, безвкусной, но горячей – и ем, слушая их болтовню о том, кто какую девчонку подцепит. Вечеринки – не мое: оглушающий шум, давящая толпа, пустые разговоры. Быстро доедаю, поднимаюсь, бросаю короткое "увидимся" и ухожу.

Иду домой по извилистым, мрачным закоулкам нищего рабочего района. Моя квартира находится на верхнем этаже старого четырехэтажного дома. Фасад, с остатками облупившейся зеленой краски, давно выцветшей до грязно-серого, испещрен глубокими трещинами. Окна грязные, некоторые и вовсе выбиты или заколочены досками. Лестница наверх – бетонная, выщербленная, с шаткими ржавыми перилами. И вонь, пропитавшая каждый угол, и день и ночь висит в воздухе.

Поднимаюсь к себе. Где-то внизу, на первом этаже, надрывно кричит пьяный мужской голос, истерично визжит женщина, звенят осколки разбитого стекла. И это еще далеко не самое злачное место в трущобах. Ближе к стене – еще хуже. С трудом провернув ключ в замке, толкаю дверь и вхожу в убогую, темную конуру, ставшую моим убежищем после выпуска из академии.

Внутри царит привычный полумрак и духота. У стены ютится старый продавленный диван, а в углу