Сьюзен Барри - Будь моей

— Красиво, не так ли? — со вздохом сказала она. — По-моему, в хорошую погоду это самый красивый уголок в мире.

— Вероятно, вы так говорите, потому что никогда не видели ничего другого.

Кэти взглянула на маркиза, удивившись его нелюбезному тону:

— А вы повидали так много, что иногда, наверное, не совсем понимаете, что к чему! Но вы, должно быть, любите Ирландию, иначе не вернулись бы сюда.

— Я приехал повидать леди Фитц и еще по делам… есть и другие причины. У меня поместье недалеко отсюда, и перед отъездом я должен на него взглянуть. Мне не хочется туда ехать, но без этого никак не обойдешься.

Они поднимались по крутому склону, и он подал Кэти руку. Внизу к самому озеру спускались зеленые холмы, а из небольшого леса неподалеку доносились пение птиц и аромат примул. Стоя рядом, на фоне лиственного леса они оба явственно выделялись. Стройная, изящная и в то же время необыкновенно мужественная фигура, а возле нее — хрупкое и миниатюрное создание с блестящей копной волос. Макушка девушки была вровень с загорелым подбородком маркиза.

— В последнее время вам постоянно скучно, не так ли? — вырвалось у Кэти. — Для вас нет ничего по-настоящему важного!

Из-за окружавшей их мягкой атмосферы и подъема в гору на ее щеках выступил румянец. Он становился все ярче, напоминая рассвет над заснеженной горной вершиной, и маркиз осознал вдруг, что не может отвести глаз от ее лица. Он встретился с Кэти взглядом и увидел собственное отражение в ее глазах, золотистых, как дымчатый топаз при свете дня. Ресницы каштанового оттенка оттеняли их, подобно тростнику. При виде этого маркиза на миг охватило непонятное чувство.

— Откуда вы знаете? — спросил он. — Это так заметно?

— Боюсь, что да, — призналась Кэти со свойственной ей правдивостью.

Они подошли к лежащему на земле дереву, и он предложил ей сигарету. Его платиновый портсигар, судя по виду, стоил бешеных денег. Кэти заметила на нем герб рода Барратейра.

— Для молодой женщины, ведущей такой уединенный образ жизни, вы кажетесь несколько необычной, — очень сухо заметил он. — По-моему, вы очень проницательны. Вчера вы спасли меня от отчаяния, и я снова почувствовал себя человеком. Не представляете, как я благодарен вам за вчерашнее. Несколько недель я метался между постоянно напоминающей о себе реальностью и прошлым, которое не в силах забыть. — В порыве он растоптал каблуком сигарету, и Кэти заметила, что его губы приобрели несколько серый оттенок. — Вы слишком молоды, чтобы знать, что такое жить воспоминаниями. Но уверяю вас, если при этом необходимо думать о будущем, все это ранит душу!

— Боюсь, я не понимаю. Прошлое… настоящее… и будущее. Но причем здесь будущее? По крайней мере, сейчас! Оно и само о себе позаботится.

— Только не для Себастьяна Антонио Луиса Карлоса, маркиза де Барратейра! — В его голосе зазвучали, чуть ли не беспомощные нотки, но слышался и яростный протест. — У меня нет времени спокойно пережить все, что произошло. Похожее положение возникает после смерти короля… Король умер, да здравствует король! Иными словами, я должен, как можно скорее жениться снова и успокоить всех тех, у кого единственная цель в жизни — заставить меня вступить в брак!

— Вы, случайно, не имеете в виду вашу мачеху, маркизу? — спросила Кэти, не сомневаясь в том, что так оно и есть.

— О, Паула — лишь одна из них… — Себастьян опустил голову, разглядывая собственные загорелые руки, сжатые в замок. Кэти заметила, как его темно-золотистые волосы засияли в солнечных лучах. — Есть и другие! Но Паула иногда ведет себя особенно настойчиво. Может быть, потому, что никогда меня не покидает.

— Вы обязательно должны путешествовать в обществе мачехи?

Он взглянул на нее, слегка приподняв брови:

— Паула — вдова моего отца, и я должен о ней заботиться. В отличие от вас, мы в Португалии очень серьезно относимся к подобным вещам.

— Вы не забыли, что сами наполовину ирландец? А женщина в возрасте вашей мачехи должна уметь сама заботиться о себе. Особенно если у нее достаточно денег. — Кэти не понимала, почему ее сочувствие к маркизу внезапно сменилось раздражением, но ничего не могла с собой поделать. — А вы, по-моему, достаточно взрослый, чтобы самому решать, что делать с собственной жизнью!

— По-вашему?.. — На этот раз он бросил на нее изумленный взгляд. — Я еще не встречал таких девушек, как вы! И вы очень откровенны! Но мне нравится ваша откровенность… она мне кажется интересной! Вчера я назвал вас красивой, но при хорошем освещении вижу, что ошибался… все же в вас есть нечто большее, чем обыкновенная красота. Глядя на вас, я вспоминаю о таинственном свете, играющем на поверхности озера… вы были правы, я больше нигде такого не видел… и, по-моему, вы не думаете, что говорите, хотя я слышу от вас вполне разумные вещи. Леди Фитц сказала мне, что вы ей дороже всех на свете.

— Неужели? — Кэти изумленно посмотрела на него. — Но мне казалось, что по-настоящему она любит только вас…

Он улыбнулся криво и цинично, сразу состарившись на несколько лет. Кэти тут же подумала, что ему тридцать с небольшим.

— О, конечно, любила… когда-то! — Он так спокойно отозвался о ее любви, что это несколько потрясло Кэти. — Но, по-моему, я изменился. Во всяком случае, так говорит мне она.

— Если это так, мне очень жаль. Если вас кто-то любит, важно сохранить это чувство.

Он улыбнулся ей с надменным и недоверчивым видом:

— Вы действительно очень молоды и невинны, если так говорите. Со временем вы поймете, что не можете не меняться. Вас изменят другие люди, вас изменят обстоятельства, вас изменит опыт… вас изменит страдание. — Выражение его лица снова стало другим. Измученным от жалости к себе.

— Когда вы овдовели? — тихо спросила она. В ее голосе прозвучали странное спокойствие и настойчивость. — Когда… умерла ваша жена?

— Год назад, — коротко ответил он.

— Год — это долгий срок, — задумчиво протянула она. — В детстве он кажется вечностью. За это время вы должны были немного прийти в себя, особенно если так много путешествовали. Разве будущее вас совсем не интересует?

— Для меня нет будущего. — Дрожащими руками он зажег очередную сигарету.

— По-моему, это нелепо, — мягко сказала она. — Будущее есть всегда.

— Если вам двадцать один год, то да. — Он искоса взглянул на нее. — Вам ведь двадцать один?

— Нет, двадцать четыре.

Казалось, его удивил ответ.

— Может быть, из-за этих трех лишних лет мне хочется поговорить с вами… рассказать вещи, которые я не стал бы доверять никому другому. И я вам скажу, что мой следующий брак не будет обычным. Если мне придется жениться, то не по любви и даже не ради будущего наследника, но потому, что мне навяжут этот брак. Он станет лишь называться браком, и в этом нет ничего радостного, верно?