Дорис Уайли - Хочу вернуть тебя

— Почему? — спросила Фиби, хотя знала причину.

— Ну как же? Таким, как ты, девчонкам, не следует встречаться с парнями вроде меня. — Он бросил еще один камушек. — Я был выгнан из школы, я — причина всех несчастий в этом городе, а ты — дочь мэра Конуэя.

— Ты пытаешься испугать меня? — спросила она, вглядываясь в его лицо, которое вдруг стало серьезным.

— Ни в коем случае, — резко ответил он. Ветер внезапно стал меняться и взъерошил темные волосы Бретта. — Если бы ты знала, как долго я хотел, чтобы ты пришла сюда, тогда бы не говорила так.

— И как долго? — спросила она, зачарованная его откровением.

— С седьмого класса. Хотя не знаю, зачем я признаюсь тебе в этом. — Он засмеялся вновь, и глаза его сощурились. — Видела бы ты свое лицо сейчас, Фиби. Ты не можешь решить, вру я или нет? Поверь мне, это правда.

— Почему ты рассказываешь мне это? — Она была восхищена его честностью. Ей действительно казалось, что у Бретта Кроуза каждое слово идет от сердца. В то же время она чувствовала, что он стесняется ее.

— Потому что я хочу поцеловать тебя, — неожиданно произнес он, и его улыбка постепенно исчезла.

Взгляд Фиби застыл на лице Бретта. В нем читалась ничем не прикрытая страсть. И насмешка над самим собой.

— Тогда сделай это, — тихо сказала Фиби.

Глаза Бретта расширились. Он осторожно, очень медленно приблизился к ней, нерешительно обнял большими руками ее плечи, а затем прижался губами к ее нежным податливым губам. Прикосновение было мягким, сладким и очень осторожным. Прижимая одной рукой Фиби к себе, а другой слегка запрокинув ее голову, он счастливо смотрел на нее смеющимися глазами.

— Бретт Кроуз, конечно, может целоваться и лучше, — поддразнила она мягко, сознавая, что это дерзко с ее стороны.

Но Фиби было только семнадцать лет, и ее познания в области мужской психологии были слишком малы. Она, конечно, целовалась с несколькими одноклассниками и находила это ощущение приятным, но чрезвычайно вредным для губ. Однако Бретт не был похож на тех парней.

От ее откровений глаза Бретта потеплели, и он снова потребовал ее губы. У нее перехватило дыхание от глубокого проникновения его языка, мягко протиснувшегося сквозь ее губы. Его руки отпустили ее лицо и скользнули вниз. Жар охватил ее грудь, вздымающуюся от неведомого ранее желания.

Руки Фиби обхватили Бретта, и она отдала ему свой поцелуй в ответ. Она провела кончиком языка по его губам. Бретт застонал. Он мягко поймал ее подвижный язык своими зубами и освободил его только после глубокого поцелуя.

Голова Фиби пошла кругом, но она не могла оторваться от Бретта. Он первый нашел в себе силы прервать этот упоительный поцелуй и обнял ее, прижавшись всем телом. Они улыбались друг другу одними глазами и были счастливы, хотя еще вчера все это показалось бы невероятным и несбыточным.

Вот так все началось. Фиби была слишком примерной ученицей, чтобы пропускать школу вновь. Но они встречались каждый день в послеобеденное время. И эти часы были посвящены поцелуям, смеху и разговорам.

— Итак, расскажи, что ты будешь делать после окончания школы? — спросил однажды Бретт и протянул ей маргаритку.

Девушка поднесла цветок к лицу и вдохнула сладкий аромат.

— Обещай, что не будешь смеяться, — попросила она, и Бретт торжественно поднял правую руку.

— Хочу стать художницей, — произнесла она шепотом, так как эти слова слишком много для нее значили. — О, я знаю, это звучит глупо. Я всего лишь провинциальная девчонка, которая толком и не знает, что такое настоящее искусство. Но у меня целая стопка эскизов и много картин, они уже давно копятся в моей спальне. И больше всего на свете я хотела бы поступить в колледж и научиться живописи.

— Я не считаю, что это звучит глупо, — сказал Бретт, и только тогда она поняла, как обидно для него то, что она не упомянула его в своих планах. — Я хотел бы увидеть когда-нибудь наброски твоих работ.

Бретт усмехнулся. Обида, причиненная ею минуту назад, уже прошла. Неожиданно для себя она обвила руками шею Бретта и крепко прижалась к нему.

— Я никогда не говорила этого никому, — призналась она. — Как я могла жить без тебя?

В следующий раз она специально для него принесла несколько своих эскизов и, показывая их, почему-то залилась румянцем. Но ему понравились ее работы, он даже восхищался ими. Не так уж много было вещей в этой жизни, которыми ему хотелось восхищаться.

Для Фиби каждый день, проведенный с Бреттом, был откровением, чудом и счастьем. Она уже не представляла себе жизни без него. Но порой ей казалось, что Бретт живет только настоящим.

— Ты же не можешь работать на этом судне всегда? — отважилась однажды спросить его Фиби, когда они наблюдали закат солнца.

Рука Бретта, обнимавшая ее плечи, напряглась.

— А почему ты решила, что это навсегда? — ответил он как-то сухо.

— Ты ни разу не говорил мне, как ты видишь свое будущее, — продолжала Фиби, понимая, что он хочет избежать разговора на эту тему, но намеренно не замечая его желания.

— Я боюсь сглазить наше счастье, — твердо заявил он, тем самым положив конец неприятным расспросам, затем мягко намекнул, что не хочет думать ни о чем, кроме настоящего.

Они скрывались от глаз горожан. Фиби никому не признавалась в своей страшной тайне. Но сплетни все равно дошли до ее отца, и Боб Стефансен-старший решил положить конец этим пересудам.

Отец Фиби не сомневался, что они принадлежат к элите общества Конуэя. Фиби любила отца, но знала, что новость о ее дружбе с таким изгоем как Бретт, повергнет его в ужас. Так все и случилось.

— Фиби, — позвал ее как-то вечером отец с непривычной для него ноткой нервозности, оторвав ее от учебника по истории. — Где ты проводишь время после полудня?

— О чем ты, папа? — Фиби взглянула на него поверх книги, пытаясь скрыть свое волнение. Но было слишком поздно. По голосу отца было ясно, что он знает ее секрет.

— Раньше после школы ты заходила в магазин. Теперь же нет. Твоя мать говорит, что ты являешься домой на несколько часов позже обычного. — Боб Стефансен скрестил руки на груди.

Он был высоким седовласым мужчиной с громовым голосом, требующим уважения и послушания от всех и во всем. Фиби закрыла книгу и покорно отчиталась перед отцом.

— Я ухожу к воде, — призналась она, не желая, чтобы ее упрекали во лжи. Отец наверняка не случайно интересуется ее времяпрепровождением, и она не хотела усугублять ситуацию ложью. Он не простил бы этого.

— Я слышал, ты дружишь с сыном Синтии Кроуз, — чеканя слова, холодно произнес отец. Фиби даже показалось, что слова откалываются, как куски льда, и эти осколки впиваются ей в самое сердце. Девушка почувствовала, что ее руки стали дрожать.