Желанная недотрога - Кэрол Маринелли

и, отводя глаза, подумал: «Ах, Миа, ты вовсе не такая чопорная, какой желаешь казаться».

Подали второе – молочного поросенка – и к этому моменту атмосфера за столом накалилась невероятно. Миа испытывала непреодолимое желание последовать за Арианой и спасаться бегством, но ограничилась тем, что попросила себе положить ей меньше, чем остальным.

– Где будет сидеть в церкви Анджела? – спросила жена Луиджи.

– Где захочет.

– На какой скамье? – настойчиво уточнил Луиджи. – Конечно же, дети усопшего должны сидеть впереди вместе с матерью.

– Впереди будет сидеть Миа, – сказал Данте. – По правилам этикета бывшая жена должна держаться в стороне. – Про себя он подумал, что мать, конечно, не из тех, кто будет неукоснительно соблюдать это правило. Она будет восседать за спиной Миа, всем своим видом показывая, как ее оскорбили, – и на миг в нем зародилось сочувствие к молодой вдове. Пришлось приложить усилие, чтобы отодвинуть подобные мысли вглубь сознания и перейти к обсуждению завтрашней церемонии. – Отца похоронят здесь у озера, церемония будет очень недолгой, и на ней будут присутствовать дети и… – Данте нервно запнулся, – его вдова. Потом все вернутся сюда, где будут поданы напитки и закуски… Затем прочитают его завещание. – Он сделал глоток бренди, и Миа, не в силах есть, отложила вилку, в молчании уставившись в тарелку. – Забыл сказать, – продолжал Данте спокойно. – Я прочитаю надгробную речь. Миа, – внезапно обратился он к девушке, и она вздрогнула от неожиданности. – Я спрашивал всю семью о том, что они хотят туда включить, а теперь спрашиваю вас: вы хотите, чтобы я что‑то добавил?

Миа не ожидала того, что ей предложат внести какую‑то лепту в последнее слово, что будет сказано над умершим, и не знала, как ответить так, чтобы не оскорбить чувства тех, кто любил Рафаэля по‑настоящему, – в конце концов, она понимала, что их брак был лишь фикцией.

– Миа? – повторил Данте более настойчиво.

Не осмеливаясь поднять на него глаза, Миа ответила:

– Я уже сказала все, что хотела, вашему отцу. Уверена, написанная вами речь идеальна.

– Так вы не хотели бы ничего добавить? – уточнил Данте.

Миа замешкалась, и на какое‑то время за столом воцарилось молчание, что было нарушено скрипом отодвигаемого стула. Луиджи, поднявшись, окинул ее взглядом, в котором читалось столько презрения, что казалось, он вот‑вот выплеснет вино из своего бокала ей в лицо, а затем сказал:

– Я пойду в церковь, там должно быть теплее, чем здесь, несмотря на открытые двери.

– Мы тоже пойдем, – произнес Стефано, вставая и жестом приглашая Элоа присоединиться к нему. Быстро взглянув на Миа, он посмотрел на брата: – Ты идешь, Данте?

– Мне еще нужно кое с чем разобраться, – ответил Данте.

– Тогда я приду позже, чтобы забрать тебя на ночную службу.

Оставшиеся члены семьи решили, что не будут ждать подачи десерта, и начали вставать из‑за стола. Миа услышала, как кто‑то вполголоса сказал нечто нелицеприятное в ее адрес, – были и комментарии на итальянском относительно того, что молодая вдова не очень‑то горюет и не пролила ни одной слезинки, а также не нашла добрых слов для ушедшего в лучший из миров мужа. Сидеть остался лишь Данте.

– Что ж, все прошло хорошо, – сказала Миа, и голос ее был неестественно пронзительным, а вымученный смешок – полным отчаяния.

– Это ни при каких условиях не могло пройти хорошо, – возразил Данте, подняв на нее свои темные глаза. – Понятия не имею, о чем думал отец, пожелав, чтобы мы ужинали все вместе.

– Я тоже, – призналась Миа, все еще не осмеливаясь взглянуть на него и нервно крутя в руках салфетку. – Данте, я не имею ничего против того, что ваша семья будет сидеть впереди – со мной или нет, я могу отсесть дальше…

– Нет, – прервал ее Данте, – не отсядете. Я поговорю с матерью. Но, Миа, сейчас я откровенен как никогда, обычно выступления с речью даются мне легко, но сейчас я понятия не имею, что говорить. Сказать, что вы были счастливы эти последние годы? Или что отец наконец встретил любовь всей своей жизни? – Он в отчаянии вскинул руки. – Неужели вам и впрямь нечего сказать?

Миа помолчала. Все, что Данте только что сказал, прозвучало бы как жестокая насмешка над его семьей. Поэтому, ненавидя себя, она произнесла:

– Я же говорила, все, что хотела, я уже сказала вашему отцу.

Ответом ей был его взгляд, в котором читалось такое презрение, что, казалось, оно было осязаемо. Внезапно она поняла, что ни о каком десерте не может быть и речи.

– Прошу меня извинить, – произнесла Миа, кладя салфетку.

– Разве вам требуется мое разрешение, чтобы выйти из‑за стола, Миа? – ответил Данте. – Прошу вас, уйдите.

Она устремилась вверх по лестнице к себе в комнату – и очень пожалела о том, что не отдала заранее распоряжение принести ужин туда. Она вообще привыкла проводить вечера в одиночестве в своей лимонной комнате. И сейчас, приняв душ и надев ночную сорочку, Миа легла в постель, с ужасом думая о предстоящих завтра похоронах. В памяти всплыли картины с похорон родителей – и, как бы она ни старалась задвинуть эти воспоминания подальше вглубь сознания, при мысли о том, что она поедет одна за похоронным катафалком, начинала кружиться голова. Неплохо бы было выпить горячего чаю, но, пока Данте не ушел, о том, чтобы спуститься, не может быть и речи. А как бы ей ни хотелось, чтобы он ушел, она боялась оставаться ночью одна – с того самого момента, как Рафаэль покинул ее. Она, чопорная леди Миа, боялась привидений. Конечно, Сильвия с мужем жили в коттедже неподалеку, и им можно было позвонить, но Миа никогда не побеспокоила бы их по столь глупой причине. Однако решила, что сегодня ее последняя ночь в этом поместье – она просто не сможет здесь жить, зная, что Рафаэль похоронен на этой земле. Чемоданы ее были упакованы, и завтра после прочтения завещания Миа собиралась уехать навсегда. К тому же семья Романо так хочет этого.

Так она и лежала, тщетно стараясь читать, однако мысли улетали далеко от книги; наконец, услышав, как пришел Стефано, чтобы забрать Данте на ночную службу, отложила книгу. Вот закрылась парадная дверь, послышался звук колес, отъезжающих по гравию, и только тогда Миа надела пеньюар и вышла из комнаты и направилась вниз, включая свет повсюду на своем пути и шарахаясь от каждой тени. Открыв дверь кухни, она обнаружила Данте, сидящего в абсолютной тишине и держащего в руках бокал бренди.

– О! – воскликнула Миа, судорожно запахнув пеньюар. – Я думала, вы уехали.