Кристин Лестер - Ночь над Манхэттеном

2

Все было крайне прозаично, потому что в романтику Хэтти перестала верить с пятого класса школы. Никакого Фрэнка у нее и в помине не было. В тот знаменательный день, 12 марта, она пошла на крайнюю меру, потому что понимала — нужно ставить вопрос ребром: или она — или Кэт. Но открыто ставить вопрос ребром она опасалась. Хэтти сама не любила, когда ее вынуждали срочно выбирать, и догадывалась, какой может оказаться реакция Джонни. Оставалось только одно: спровоцировать его самого на решительный и, может быть, даже резкий шаг, чтобы внести определенность в их треугольник. И как результат, конечно же, предотвратить расставание.

Следуя ее гениальному замыслу, Джонни, прочитав «заблудшее» письмо, должен был срочно возревновать, раскаяться во всех своих изменах (особенно последней, самой затянувшейся) и даже кое-чему поучиться у бедолаги Фрэнка. Потом он должен был раскаяться вторично — в том, что прочитал чужое письмо, хотя и такое поучительное, — прибежать к ней с охапкой роз и попросить прощения за все.

Затея была не лишена определенного риска, но Хэтти рассчитывала, что все пройдет удачно, и уже утро понедельника рисовалось ей в лучах триумфа над замухрышкой Кэт.

Однако утро понедельника принесло совсем другую погоду, а скорее непогоду, которая ураганом прошлась по голове бедной Хэтти.

Джонни вызвал ее к себе в кабинет ровно в девять, самым безапелляционным тоном. И хотя он не имел права так распоряжаться ею, потому что она не являлась сотрудником пресс-службы, которую он возглавлял, и вообще работала в другом отделе и на другом этаже, но холдинг был один на всех и Джонни занимал в нем не последнее место. К тому же именно он, Джонни, устроил ее в этот отдел, поддерживал первый год работы, и именно с его подачи Хэтти получила дополнительное образование и продвинулась по служебной лестнице. Поэтому в каком-то смысле Джонни все-таки имел право обращаться с ней, как с подчиненной…

Хэтти вошла и полулежа растянулась в своем любимом кожаном кресле, где в свое время они… Ну, это было в прошлом, оборвала она воспоминание и покраснела. Джонни молча прохаживался перед ней и покусывал костяшку согнутого указательного пальца. Это был его любимый жест во время трудных раздумий. Хэтти с наигранной жалостью улыбнулась ему, исподтишка любуясь знакомыми движениями.

Прекрасный Джонни, тридцатилетний красавец и состоятельный бизнесмен, восемьдесят пять килограмм безупречных мышц, одетых в костюмы по пять тысяч долларов. Секс-машина, знавшая все прихоти женщин и выполнявшая их по точной программе, мешок с деньгами, которые запросто могли перейти в руки Хэтти… Все это сейчас ходило перед ней, а Хэтти вдруг медленно и с ужасом начала понимать, что последний раз видит Джонни в качестве «своего» мужчины. Кажется, сейчас начнется что-то ужасное.

— Хэтти, — наконец нежно проговорил он, поставив ладони на подлокотники ее кресла и приблизив лицо чуть ли не вплотную.

— Что, милый?

— А ну сядь, как положено! — рявкнул он, и за дверью, в приемной, у Мадлен что-то с грохотом свалилось.

Хэтти непроизвольно вытянулась в струночку, насколько это возможно в сидячем положении, даже устроила ладони на коленях и уставилась на Джонни, мелко моргая.

Он снова прошелся по кабинету.

— Как твоя личная жизнь, моя дорогая?

— X… х… хорошо, ты же сам знаешь как.

Вот оно! — подумала она. Сработало. Может, это просто ревность? Поорет, потом, как обычно, схватит на руки, закружит, зацелует и попросит прощения.

— Размечталась! — услышала она резкий голос Джонни. Это что же выходит, она вслух произнесла последнюю мысль?

— Ты о чем?

— Дело в том, моя дорогая, что я не люблю, когда меня обманывают. А ты сидишь, вспоминаешь своего Фрэнка и ждешь, когда у меня пройдет приступ ревности.

Точно сработало!

— Фрэнка? — Она глупо заморгала. — Какого Фрэнка?

— Не морочь мне голову. Я все знаю. Но бешусь не от ревности.

— А от чего?..

— От чего?

— Подожди, а как же Фрэнк…

— Да мне вообще наплевать, с кем ты спишь!

Нет, что-то пошло не так. Джонни говорит не так, она отвечает не так. И все вообще идет не по плану.

Стоп. Надо сосредоточиться…

— Подожди, Джонни. Откуда тебе известна эта глупая история? Фрэнк он… он ничего для меня не значит, просто…

— Из твоего письма. Я прочитал твое письмо, которое ты вчера в одиннадцать вечера отослала Мадлен, а оно черт знает каким волшебным образом прибыло в мой почтовый ящик на работе.

— А что ты делал вчера в одиннадцать на работе?

— Переделывал отчет за своей тупой секретаршей, которую ты подначиваешь настучать на меня руководству!

За дверью что-то грохнуло во второй раз.

Хэтти побледнела. Кажется, с руководством был перебор. Она же хотела перевоспитать его только в плане личной жизни.

— Кстати, заполнение отчетностей входит в обязанности Мадлен. А вот посещение порносайтов в рабочее время и покраска ногтей на факсах от европейских партнеров — не входит! Можешь сама сообщить об этом высшему руководству!

Джонни распалился не на шутку, и Хэтти против воли почувствовала прилив желания. Таким яростным и диким он был всего один раз, когда она впервые осталась у него на ночь. Тогда он просто рассвирепел от счастья и переполнявшего нетерпения… Это воспоминание и по сей день являлось самым дорогим для нее, хотя прошло уже два года!

— Джонни, пожалуйста, успокойся. Это была ошибка.

— Понятно, что ошибка. Сервер дал сбой, и я все узнал.

— Нет. Фрэнк — ошибка.

Она подумала, а не сказать ли правду? Нет. Тогда она здорово потеряет в его глазах, если он вообще поверит, что она все выдумала.

— Но и на здоровье, дорогая. — Он снова подошел к ней. Его лицо близко-близко… Его губы. Его глаза…

— Джонни, я люблю тебя, — прошептала она едва слышно, проглатывая слезы.

— А я тебя — нет! — Он вскочил и, заложив руки за шею, снова принялся мерить шагами кабинет. На столе разрывался телефон, но он и не думал подходить.

— А я тебя — не люблю. А знаешь за что, Хэтти? Можно я тебе наконец-то все скажу? Перестань плакать. Вот что я думаю о тебе. Ты любишь меня, я тебе верю. Только вопрос: за что? И еще один вопрос: любила бы, если бы я был беден?

— Да! Да!!! Я бы…

— Ответ не верный. Ты и сама это знаешь. Ты любишь мои деньги. Ну, и я тебя устраиваю как социальный элемент, который добавляет плюсов к твоему образу «леди Нью-Йорк». Ты ведь об этом только и мечтала, да?

— О чем?

— Стать «леди Нью-Йорк» и навсегда покинуть родные трущобы, где живут такие же голодные кошки, как ты.