Мелисса Янг - Трепет сердца

Что-то быстро мелькнуло в глазах Рейта, какое-то движение, настолько мимолетное, что Энни решила: ей почудилось.

— Но я еще не дал ответа.

Девушка подняла на него глаза.

— Ты говоришь о деле, которое может оказаться очень опасным, — предостерегающе продолжал он. Энн молча слушала. — Патрик, скорее всего, что-нибудь заподозрит.

— Но сделать-то он ничего не сможет. Если мы выполним все условия завещания.

— Хм… этот тип — хитрая бестия. Не стоит его недооценивать. В самом проекте есть большая доля мошенничества.

— Мошенничества? — тревожно переспросила Энн. — Что же делать?

— Послезавтра я вернусь из Роттердама, — сказал Рей. — Тогда и дам тебе окончательный ответ.

Он начал собираться.

— И смотри, Энни, — уже в дверях обернулся он, — до тех пор никаких объявлений в газету, поняла?

Все это несправедливо, расстроенно думала девушка после его ухода. Ну почему он всегда разговаривает с ней как с ребенком? И вдобавок — с ужасно глупым.

— Ты опять забыла положить мне сахар в кофе, — укоризненно сказал Дэвид. — Ты вообще уже два дня чем-то озабочена, — добавил он, взглянув на Энн, и его светлые брови при этом поползли вверх. — Что-нибудь случилось?

— Да нет… ничего.

— Знаешь, Энни, жаль, что ты не успела убедить деда завещать нам Голд Краун. В следующем месяце закрывается фабрика Блэйка, и это очень тяжело скажется на нас. Один Бог ведает, сколько еще людей останется без работы и без крова. У нас и сейчас-то негде спать. Вот я и думаю об этом вашем чертовски огромном доме со всеми его пустующими помещениями.

— Да-да, я знаю, — виновато проговорила девушка.

Она не посвящала Дэва в условия завещания, так как Патрик уже раструбил всем и каждому, что дом переходит к нему. Энн просто не мешала и Дэвиду так думать.

Когда она впервые объявила, что собирается на добровольных началах работать в приюте для бездомных, отец был не очень-то в восторге. Но надо ли говорить, что именно Рей взял на себя обязанность предостеречь ее от этого шага. Он говорил, что Дэвид, зная общественное положение и сравнительную обеспеченность их семьи, будет добиваться ее благотворительности.

— Ничего такого не будет, — возмутилась Энн.

Она искренне так считала. Тогда? Но она и сейчас так считает. И если Дэв обижается, что она не уговорила дедушку оставить особняк на нужды бедняков, то его можно понять.

У нее всегда сердце сжималось от жалости, когда она входила в старое, обветшавшее здание на окраине города. Они все из кожи вон лезли, чтобы создать в нем какой-то уют, но комнаты все равно отдавали чем-то казенным, напоминая ей ту школу-интернат, в которую она поступила, когда вместе с отцом вернулась из Бельгии, где он служил. Долго она там не проучилась, но впечатление осталось до сих пор.

Однажды, еще в первую весну ее работы, Энни приехала в приют нагруженная вазами, взятыми «напрокат» из дома, и огромной охапкой желтых нарциссов. Дэвид застал ее за аранжировкой последнего букета. Ей до сих пор делается не по себе, когда она вспоминает, как он тогда рассердился.

— Ты выкидываешь деньги на цветы, когда нам едва хватает, чтобы купить людям еду! — кричал он.

Девушка больше никогда не совершала подобной ошибки, но временами аскетическая суровость приюта давила на нее, и это чувство примешивалось к боли за обездоленных и к состраданию.

Правда, сегодня, виновато ощущала Энн, ее мысли были больше прикованы к собственным заботам. Днем приезжает Рей. Что-то он ей скажет? А, главное, какого ответа хотела бы она сама?

Энни хорошо представляла реакцию Дэва, спроси она у него совета, и сознательная часть ее «я» соглашалась с ним: есть куда более важные проблемы, чем сохранение дома для себя, есть люди — вот эти молодые ребята, которые нуждаются в самом насущном.

Когда она в задумчивости бродила по своему дому, — на чем частенько ловила себя в последнее время, — то чувствовала всю ту любовь, всю заботу, все человеческие усилия, которые в него были вложены, чтобы он стал таким, каков есть. И дело не просто, скажем, в огромной материальной ценности той же резной лестницы старинной работы. Не только это наполняло ее чувством жалости и вины от возможной утраты. Она еще осознавала и ощущала, как много труда и мастерства заключено в этом музейном творении. Стоило закрыть глаза — и воображение уносило Энн в древнюю эпоху. Она почти физически ощущала острый запах свежеструганного дерева, сосредоточенное молчание подмастерьев, наблюдающих за работой мастера, представляла их восторг и гордость, когда им разрешалось внести и свою лепту, видела, как они, затаив дыхание, ждали потом одобрения, пока мастер придирчиво оглядывал и ощупывал их творения.

Лепнина на потолках, мебель в комнатах — все, все было создано любовью и старанием людей, гордых за свое дело.

Дэвид, конечно, видит во всем этом совсем другое: надорвавшихся, искалеченных подмастерьев, выброшенных с работы; ничтожные гроши, которые мастера получали от богатых заказчиков.

— Чего грустишь? Дружок, что ли, обидел? — послышался голос.

Энн обернулась, пытаясь улыбнуться, и увидела худого, прыщавого юнца, наблюдавшего за ней. Его товарищ, хихикнув, заметил вполголоса:

— Будь у нее дружок, она не была бы такой скучной.

Слова эти ничуть не смутили Энн — колкости Рея были похлеще. И как это ему удается?

— Чем увенчались поиски работы, Джон? Что-нибудь слышно? — спросила она, пропустив мимо ушей оба замечания.

— Не-а… Вряд ли что получится.

— Тебе стоило бы попытаться овладеть какой-нибудь профессией.

Энни уже заранее знала ответ и не удивилась, когда подросток уныло покачал головой. Да, подумала она, когда общественная система жестоко обходится с тобой, трудно вообще во что-то верить.

Через час она уже ехала домой, представляя неизбежный разговор с Рейтом, со страха чувствуя спазм под ложечкой.

Подъезжая к заднему крыльцу через двор, где раньше были конюшни, она с удивлением обнаружила чужую машину.

Энни вошла в дом и двинулась через лабиринт коридоров и полутемных комнат. За дверью в парадном холле слышались голоса, и она замерла, узнав один из них. Ее двоюродный дядюшка! Что он здесь делает и, главное, как он сюда попал? Набрав в легкие побольше воздуха, Энн распахнула дверь.

Патрик стоял к ней спиной, его лысина сияла в лучах зачем-то включенного электричества. Рядом стоял незнакомый человек, который вместе с ним внимательно разглядывал старинную люстру.

— М-м-м… я полагаю, за нее можно будет выручить приличную сумму, хотя теперь уже не так много охотников до подобных вещей — слишком старая и слишком дорогая. Пожалуй, лучше вывести ее на континент, найти агента… — Незнакомец замолчал, заметив Энн, и подтолкнул Патрика.