Джойс Дингуэлл - Тысяча свечей

Позже, распаковав чемоданы и спустившись в холл, она порадовалась, что приняла столь мудрое решение.

Рена проводила ее в комнату Дэйви. Уже с порога Пиппа поняла, что комната великолепна и идеально подходит для маленького мальчика. Доказывать обратное было бы верхом глупости и неблагодарности, Рена действительно постаралась на славу. Она не поскупилась ни на новую красивую мебель, ни на обои, ни на ковры, ни на дорогие механические игрушки, с одной из которых и играл сейчас Дэйви, с ногами забравшись на широкий отполированный подоконник. Мало того, Рена проявила похвальную проницательность, поставив рядом с кроватью маленький мягкий диван, будто чувствуя, что болезненному ребенку и днем нужен отдых.

Многочисленные шкафчики и полочки, доверху набитые книгами и огромное окно, выходящее в сад, завершали интерьер, и Пиппа, не удержавшись, воскликнула:

– Рена, это просто чудно! Очаровательно!

– Иначе и быть не может, – раздалось у нее за спиной старческое ворчание. – Я выложил кругленькую сумму за ремонт и обстановку, да еще медсестре за консультацию.

– Папа, как тебе не стыдно! – Рена с трудом сдерживала раздражение. Возможно, она ждала, что все лавры достанутся ей одной, но в любом случае Пиппа была благодарна за заботу. Надо же, догадалась пригласить специалиста!

– Вот здесь мы сначала планировали поселить тебя. – Дядя Престон кивнул в сторону соседней комнаты, которая хоть и была немного меньше, выглядела куда привлекательнее, чем тот чулан наверху. – А ты, дорогуша, не оказалась маленькой дурнушкой. Вот и попала в немилость.

– Пойдемте пить чай, – грубо перебила его дочь, да так сверкнула глазами, что бедный старик тут же осекся.

Чай с пирожными и ароматным вареньем накрыли в саду, в приятной близости от фруктовых деревьев, а дядя все брюзжал и жаловался на булочки, которые якобы не стоили того, что он за них заплатил, на дорогое масло и на все вокруг.

– Он скуп, как десять рыцарей, – холодно заметила Рена. – Считает каждую копейку.

– Если бы я их не считал, юная леди, у вас не было бы гроша за душой. А потом…

– Папа!

Этого было достаточно, чтобы старик замолчал, впрочем ненадолго. Уже через минуту он повернулся к Пиппе, объясняя ей, как бережливость помогла ему достичь таких высот.

– Еще мальчиком я начал работать, и тогда…

– Дядя, разве вы фермер? – перебила его племянница, внимательно разглядывая сельский пейзаж вокруг.

– Конечно нет. Я купил имение из-за ее прихоти…

– Папа, довольно. – Рена снова сурово взглянула на отца.

Но Пиппа рискнула продолжить тему и, хоть и смущенно, заметила, что для человека, занимающеюся торговлей, он хорошо разбирается в хозяйстве. Его владение создает впечатление богатой, преуспевающей фермы, на что старик, отмахнувшись, лишь добродушно рассмеялся:

– Брось, никаких ферм здесь больше нет, все больше пускают пыль в глаза доверчивым дилетантам. Конечно, ты видишь прекрасные сады, селекционный скот и лошадей, но это лишь последнее убежище для сельских жителей, которые не хотят мириться со всепоглощающим господством юрода. Земля здесь действительно богатая, богаты и люди. Да и неплохие они соседи – светские, образованные.

Его мнение о земле полностью совпадало с мнением их недавнего попутчика, хотя как раз его-то Пиппа вряд ли назвала бы светским и образованным.

Разговор иссяк, и дядя Престон недовольно уставился на Дэйви. Тот увлеченно крошил свой хлеб на пол, и Пиппа подумала, что Рена, возможно, права. Дядя действительно скуп даже в мелочах. Именно так он и добился успеха. К счастью, Дэйви быстро наскучило его занятие, и он откинулся на спинку стула.

– Я отведу его в комнату, – поднимаясь из-за стола, сказала Пиппа.

Рена, согласившись было, рассеянно кивнула, но, услышав звук приближающейся машины, вскочила и, оттолкнув сестру, злобно выпалила:

– Нет! Я сама. Иди к себе наверх.

– Послушай, Рена, я…

– Папа, уведи ее!

– Рена, это всего лишь врач, – взглянув в окно, раздраженно возразил тот, – он приехал навестить меня.

Старик и вправду выглядел неважно. Шофер сказал, что утром ему было плохо, да Пиппа и сама заметила, как он бледен, а сейчас его лицо было почти серым.

– Глен посмотрит тебя позже. Делай, как я сказала. Сейчас же.

И через минуту Пиппа с дядей очутились в холле. За их спиной послышались торопливые шаги, затем голоса – звучный, приятный мужской и высокий женский. Рена о чем-то заискивающе просила.

– Хм, – насмешливо протянул дядя Престон, последние полчаса он только и делал, что хмыкал. – Сейчас она проглотит этот лакомый кусочек… Пиппа, я не могу этого допустить. Ты думаешь, я шутил, говоря о своем нынешнем положении, о том, что судьба в любой момент может отвернуться… Я серьезно. Рена, конечно, все сделает по-своему, она ведь никогда в жизни ничего не теряла. Но может потерять! Послушай, я все объясню. Что творит эта испорченная девчонка!..

Он запнулся на полуслове – в комнату вошла Рена. Какая колоссальная перемена произошла с ней после приезда доктора! Теперь на ней был аккуратный халат светло-василькового цвета, какой носят настоящие медсестры, она мило улыбалась, скромно потупив глаза, и выглядела мягкой, безобидной овечкой. И не просто мягкой, а сердечно преданной своему родителю.

– Доктор Берт хочет тебя осмотреть, папа. Пойдем, обопрись на меня. – Она протянула отцу руку.

Вместе они вышли из комнаты, и дверь моментально захлопнулась, не давая Пиппе ни малейшей возможности увидеть этого загадочного доктора Берта.

«Именно загадочного, – думала Пиппа, бесцельно бродя по комнате. – Он должен быть исключительным человеком, раз сумел вызвать в ней подобную перемену. Только что была дерзкой неприступной красавицей, и вот нате вам – заботливая сиделка».

Пиппа выглянула в окно в надежде хоть краешком глаза увидеть этого доктора, но, увы, перед глазами были все те же мусорные баки, лопаты и дрова.

Глава 2

В последующие дни она также не видела доктора Берта, хотя он регулярно навещал их. С дядей случился очередной удар.

Кузина ее явно избегала, но в одну из редких встреч Пиппа все же спросила:

– Рена, что с твоим отцом?

Та лишь беззаботно пожала плечами:

– Не знаю, может быть, сердце.

Такой ответ никак не соответствовал ее наряду, крахмальному медицинскому халатику и такой же шапочке, которую она надевала каждый раз, когда приезжал доктор. Рена оправдывалась, что ей мешают волосы, ее прекрасные золотистые волосы, которые она кокетливо заправляла под шапочку, становясь просто неотразимой, и в то же время небрежно говорила об отце: