Наследник для чемпиона (СИ) - Тодорова Елена

— Мама, я прошу тебя, успокойся, — буквально рявкаю, чтобы ее остановить. Она вздрагивает и замолкает, но выражения лица при этом строит, как у Карлсона при виде варенья. Распирает ее, всезнайку, от довольства. — Не хочу даже слушать эту, изволь заметить, фантастику. У тебя с твоими книжками мозги совсем набекрень встали.

— А это как? — рискует спросить, но поймав мой взгляд, идет на попятную. — Ой, ну и ладно. Зато мне нескучно.

— Вот и развлекайся. Сама. Я предпочитаю не знать.

— Угу. Как скажешь, — вздыхает с чувством превосходства. — Потом еще будешь просить почитать.

— Все. Я ушла.

Иначе разойдусь совсем и наговорю лишнего.

— Давай, — даже это слово растягивает, едва не нараспев.

Кошмар какой-то! Вот не хватало только, чтобы мама думала, что между мной и Тимуром что-то есть, и непрерывно об этом зудела. Мне и так сложно! Если я стану слушать ее фантазии, буду сильнее расстраиваться и жить нереальными мечтами. Черта с два я собираюсь ей звонить. Боже… Конечно, собираюсь. Она же забывает поесть со своими книгами. А коммуналка? Пока свет не отключат, не вспомнит, что нужно оплатить.

Как ни стараюсь, все-таки задерживаюсь в клубе. С Ингой Игоревной расстаемся на хорошей ноте, она даже накидывает мне еще одну премию. Просто поразительно, с чего вдруг такая щедрость? Тем более что с моим резким увольнением у нее совершенно точно не хватает персонала. А это нервы и убытки. Очень странно. Но ладно, некогда на этом зацикливаться.

Мама, конечно же, забывает о моей просьбе. На звонки не отвечает. Наверное, снова в наушниках строчит свои книжки. Несусь от остановки со всех ног, но все равно опаздываю и застаю душераздирающую картину. Миша тихонько сидит в уголке. Не плачет, конечно. Но глаза полны слез. Смотрю на него, и самой охота разрыдаться. Говорят, мамы-одиночки слишком опекают своих детей. Наверное, так и есть. В любой ситуации мне за него так обидно — душа рвется. Казалось бы, что такого… Но именно в такие минуты накрывает. Он подбегает ко мне, заскакивает на руки, крепко обнимает, а я едва сдерживаю слезы. Пока одеваю, даже говорить не могу, чтобы не разрыдаться. Потом несу его в темноте между дворами, он тараторит, рассказывая все, что случилось за день, а я плачу. Беззвучно, но так горько.

— Мам, мамочка, почему ты молчишь? Мам?

— Тебя слушаю, медвежонок, — с трудом сглатываю, и голос дрожит. — Я внимательно тебя слушаю.

— Тебе смешно?

— Конечно! Мне очень смешно!

Миша на мгновение замолкает, пока я прикладываю таблетку к двери, чтобы войти в подъезд. А потом вдруг в лифте выдает:

— За Максом пришел папа… И за Славкой пришел папа… И за Бодей — папа… Тебя долго не было… Если бы у нас был папа, он бы меня забрал…

Эти рассуждения меня добивают. Утыкаюсь лицом в капюшон Мишиной курточки, чтобы скрыть слезы. При свете раскисать нельзя. Несколько вдохов, и улыбаюсь ему.

— Прости, медвежонок. Обещаю, что больше такого не повторится. В Америке мы сможем быть целый день вместе.

— Правда? — удивляется сын. — А тебя не будут ругать?

— Нет. Мой новый босс не против, чтобы я брала тебя с собой на кухню. Только будут правила, окей?

— Не трогать ножи и не нажимать кнопки?

— Да! Ты молодец! На месте мы еще разберемся, что и как… — говорю немного запыханно, пока открываю дверь ключом. — Но ты же у меня чемпион по запоминанию, правда?

— Да! Я — чемпион!

Едва мы входим в квартиру, из кухни выбегает мама.

— Ой, Мииииша! — хватается за голову. — Я о нем забыла!

— Я так и поняла, — вздыхаю и, опустившись на колени, принимаюсь раздевать ребенка. — Просила ведь держать телефон на видном месте.

— Так это… Он вроде рядом был… — оправдывается неловко. — А ты звонила?

Святая наивность.

— Звонила, — немного обижаюсь, хоть и понимаю, что помогать мне с сыном она не обязана. — А если бы я не успела?

— Ну, извини, Птичка, — искренне расстраивается мама.

Подхватив Мишку на руки, расцеловывает его в обе щеки.

— Не называй меня так.

— Ну, что ты начинаешь, — миролюбиво затягивает. — Красиво ведь. Правда, медвежонок?

— Птичка, — повторяет Миша и смеется. — Птичка.

— Ну вот, что ты делаешь? — вздыхаю я. — Не слушай бабушку, малыш.

Только ему, видимо, пришлось по душе это прозвище.

— Птичка…

Маму мой укоризненный взгляд не особо трогает. Пританцовывает с Мишей на руках. Потом, видимо, решает по-своему смягчить ситуацию и выдает вдруг:

— Там это… Тихомиров какого-то парня прислал, попросил ваши документы для консульства. Я отдала.

Внутри меня все обмирает.

— Что ты сделала?

— Да что опять не так? Он позвонил, попросил…

— Вот лучше бы ты его звонки не услышала!

— Не кричи на меня!

— Я не кричу, — все еще на повышенных тонах звучу. Только поймав Мишин взгляд, выдыхаю тише: — Не кричу.

— Тогда чего ты так распсиховалась?

— Да потому что… — объяснить ей не могу.

Внутри все разбивает паника. Что делать теперь? Если Тихомиров увидит Мишину дату рождения, он ведь все поймет…

6

Птичка

— Можешь объяснить, что за нервы на тебя напали? — допытывается мама, когда Миша убегает смотреть мультики. — Доня? У тебя прям руки трясутся.

Скрыть переживания не получается, как ни пытаюсь. Отворачиваюсь и молча иду на кухню. Мама, конечно же, плетется следом. Пока я открываю холодильник и достаю все, что попадается на глаза, продолжает наседать с расспросами.

— Полина, — стоит отметить, голос серьезный и обеспокоенный, что бывает не так уж и часто. — Я чего-то не знаю? Что такого страшного в том, что я отдала ваши документы? Ты как без этого собиралась визы открывать? — Не могу сообразить, что готовить собираюсь, но начинаю мыть овощи. — Ну, что ты молчишь, упрямица?! Хочешь, чтобы у меня сердце прихватило?

Знает ведь, как надавить.

— Тимур сказал, что договорится в визовом, и я сама подойду в указанный день, — едва не плачу от отчаяния. С трудом сглатывая образовавшийся в горле ком, оставляю овощи плавать в миске с водой. Растираю мокрыми ладонями лицо. Прохожусь по волосам. Пытаюсь нормализовать дыхание. — Нельзя, чтобы он видел Мишину дату рождения.

— Почему? — никак не доходит до мамы, а я не могу собраться и выговорить самое важное. Чувствую себя точно так же, как четыре года назад, когда пришлось рассказать ей о своей беременности. Кажется, что правильных слов попросту не существует. Молча смотрю на маму, пока она складывает всю цепочку: — Батюшки… Постой, постой… Миша — сын Тихомирова?

— Да, — признаюсь с тяжелым вздохом. — Но он не должен об этом узнать, — горячо выпаливаю и предупреждающе смотрю на маму. — Расскажешь, клянусь, до конца жизни не буду с тобой разговаривать!

— Бог с тобой… — махнув рукой, смотрит на меня ошарашенно. Открывает и закрывает рот, но больше ничего сказать не может.

Усаживаю ее за стол. Наливаю в стакан воды, но мама не реагирует. Сидит с глупой улыбкой, капитально пугая меня своим состоянием. На мгновение даже о самом Тихомирове забываю.

— Мам? Мам? — тщетно зову. — Мама!

Я кричу, а она еще шире улыбается.

— Это же… — выговаривает, наконец. — Это же сенсация!!! — верещит, словно мы выиграли в лотерею — пришла в себя. — Так и вижу заголовки газет: «Потерянный сын абсолютного чемпиона Тимура «Медведя» Тихомирова».

— Мама, — как можно спокойнее произношу, пытаясь призвать ее к здравому смыслу. — Он не должен узнать о Мише, — шепчу настойчиво. — Обещай, что никому не скажешь.

— Ну, почему? В чем проблема?

Как же сложно с ней!

Переведя дыхание, иду к окну. Обхватываю себя руками и замираю, глядя на центральную площадь. Главный праздник страны только завтра, а у горящей разноцветными огоньками ёлки который день народ собирается.

В тот Новый год на площади тоже было не протолкнуться. Я буквально на мгновение отстала от компании и потерялась в толпе. Пока бродила, думая, на чем добраться домой в другой район, Тимур меня отыскал.