Селфи на краю (СИ) - Суркова Екатерина

— Вот о чём я думаю, Лаврик, — задумчиво проговорила Юля, взглянув на горизонт, искрящийся зарницами, — больной Сашка добился многого, а ты неудачник. После девятого класса слился, с первого курса колледжа вылетел и теперь в больнице пол моешь…

— Юля, — не выдержал Ларс, — что тебе мешает отыграться на мне внизу? Может быть, сейчас я протяну руку и ты всё-таки спустишься? Ведь ты не сможешь стоять здесь до Нового года…

Юля засмеялась. Её смех был тихим, торжествующим и злым.

— Да, стоять вечно я не смогу, но ты будешь здесь столько, сколько я захочу! Так что было дальше, Лаврик? Отец не выдержал?

Ларс вскочил, но Юля снова сделала шаг к обрыву. Он закусил губу. Нельзя. Эта мерзкая мартышка не должна видеть его слёз. Он сделал три глубоких вдоха, чтобы успокоиться. Когда-то шутник-отец умело гасил искры начинающихся ссор, но если ему это не удавалось, дом снова погружался в холодное напряжение, пугавшее юного Лаврова больше, чем шум и крики. В такие моменты, чтобы спастись от напряжённой тишины, Сашка долбил свои гаммы, а Ларс не находил себе места. Вскоре отец устал превращать зарождающиеся размолвки в шутку. Ссоры повторялись изо дня в день, Лавров страдал, а умный Сашка надевал наушники, забираясь в свою раковину, как хитрая, упитанная улитка.

Мать с каждым днём теряла сходство с Зубной феей. Разрываясь между работой, хозяйством и больным сыном, она совсем перестала прятать раздражение. Её красивое лицо твёрдо хранило вечный упрёк всему миру, и в конце концов отец ушёл в другую, менее напряжённую жизнь. Сначала Ларс был этому даже рад: ссоры прекратились. Лишь потом он ощутил потерю и понял, что отец навсегда покинул дом. Лавров нестерпимо скучал по его шуткам и прогулкам по парку. Одну из них, зимнюю и светлую, он мечтал вернуть.

Голубой карьер сверкал тогда подо льдом, и покрытые инеем деревья белели над ним нежным зимним кружевом. Тишину нарушали лишь сороки. С наглым стрекотанием они перелетали с ветки на ветку, стряхивая снег с еловых лап, и вдохновлённый отец рассказывал ему о колибри. Раньше Ларс и не подозревал, что прелестные маленькие птички с далёкой Амазонки настолько прожорливы, что могут выпить нектара в десять раз больше своего веса.

Лавров успел стащить у него расчёску — маленькую, чёрную с отломанным зубчиком. «Об лысину сломал…» — шутил отец. Делая уроки, Ларс всегда клал её под учебник, и обманное чувство покоя и теплоты успокаивало его, напоминая о зимней прогулке и прожорливых колибри. Отец пытался остаться в жизни сыновей, но каждое его появление сопровождалось молчаливым недовольством матери и, боясь рассердить её, Ларс начал грубить отцу. Так его звонки и визиты стали всё реже, и в конце концов прекратились.

— В общем-то так тебе и надо, — хмыкнула Юля, — зачем ему сын-неудачник? Ты за всю жизнь не закончил ни одного начатого дела…

Она не ошибалась, Ларс действительно перепробовал многое: и художественную школу, и кикбоксинг, и футбол… Он сочинял истории и даже записывал их, но всегда бросал своих персонажей в трудную для них минуту: во время сражения с драконом, в открытом океане или на дне глубокого ущелья. Поэтому его работы сиротливо висели в интернете, увенчанные тремя жалкими лайками.

Череда дальних зарниц осветила сине-зелёный лес, казалось, державший небесный свод на острых верхушках сосен. Послышались негромкие раскаты грома.

— Интересно, — гроза доползёт сюда? — Юля весело взглянула на небо и подставила ладонь. — Неужели ты ещё не догадался, откуда я всё знаю? Конечно, ты никогда не отличался умом и сообразительностью. Поэтому твой братец и победил тебя…

На ладонь Ларса упали две крупных капли, и вскоре ветер брызнул холодным августовским дождём ему в лицо. Вековые сосны, словно нехотя, качнулись и зашумели. В этот момент ему захотелось просто встать и уйти, но он понимал, что это едва ли удержало бы Юлю от рокового шага, к тому же он надеялся уговорить её перестать выкладывать свежую фотосессию ВКонтакте. И он снова погрузился в воспоминания, время от времени заглушавшие мерзкий голосок мстительницы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Сашка, действительно, победил Ларса, став богом и королём в реальном мире: от музыкальных успехов он совсем зазнался. Брат принадлежал к категории людей, сильно наглеющих от чрезмерной любви. Он играл на инструменте по пять часов в сутки, и Лавров готов был застрелиться, слушая его фуги и сонаты. Сашка возомнил себя гением и смотрел на Ларса как аристократ на плебея. Тогда у Лаврова и появилось желание переплюнуть его хоть в чём-нибудь, хотя этого вовсе и не нужно было, ведь Ларс несмотря ни на что сохранил доброту и весёлый нрав. Даже заиндевелые деревца за окном или видеоролик в интернете, рассказывающий о спасённом из горящего дома котёнке, могли развеселить его на целый день и заставить забыть о домашних неурядицах. Он умел радоваться мелочам, а Сашка, даже став местным виртуозом и любимцем маминых подруг, всё равно остался одиноким, замкнутым пессимистом. Чтобы досадить брату, Ларс нарочно делал звук своего айфона погромче, что Сашка мог слышать писк СМСок: девчонки из класса часто напоминали ему о себе. Вскоре увлечённый музыкой гений безнадёжно отстал в школе, и мать взяла в кредит машину, чтобы возить его к репетиторам.

Так внушительная часть домашних обязанностей легла на плечи Ларса. Однажды, достав бельё из стиральной машины, он по рассеянности положил цветное полотенце рядом с белой блузкой матери. Образовавшиеся пятна вогнали бы в краску любого абстракциониста. Увидев результаты своего труда, Лавров предложил матери разрезать блузку, приклеить её к холсту и продать за бешеные деньги, но она не оценила шутки: произведение искусства больно прошлось по его щеке, оставив красный след от пуговки.

Постепенно Ларс приобщился к дачным работам: он выучился вскапывать и полоть грядки, сажать семена и топить печь. Мать часто доверяла ему дачу, и он блаженствовал там, наслаждаясь одиночеством. Головки цветов — гладкие и бархатные, круглые и махровые — качались под ветром и тянулись к солнцу. Лавров очень любил аквилегии и считал весенними первопроходцами не подснежники, а именно эти причудливые, словно пришедшие из сказки цветы. Ни высокомерные аристократки-розы, ни чопорные, строгие тюльпаны, ни пышные, экстравагантные пионы не могли сравниться с ними, ведь только царицы-аквилегии имели два роскошных яруса — один с круглыми лепестками, другой с острыми — и золотую сияющую серединку.

Огород был местом, позволявшим в полной мере ощутить тепло и красоту лета, насладиться его ароматом и красками. Струя, бившая из шланга, рождала настоящее чудо — радугу. Ларс научился управлять шлангом так, что радуга повисала над грядками прозрачным цветным коромыслом. Глядя на неё, Лавров забывал обо всём: о злополучном прыжке, об уходе отца, о вечном раздражении матери.

— Ты не заснул, Лавруша? Придётся мне тебя разбудить… Главный сюрприз впереди. Я сфоткаю твоё лицо, когда ты его увидишь…

========== Лавры Лаврика ==========

Ларс не отвечал. Он решил молчать. Молчать во что бы то ни стало, даже если Юля втопчет в грязь то воспоминание, которого пока лишь касалась, или оскорбит его родителей.

Ветер усилился. Листья, сорванные с тронутых желтизной берёз, закружились на воде, словно игрушечные кораблики. Голубой карьер казался ощетинившимся под тонкими струйками дождя, и мохнатые веточки кривой сосёнки дрожали в предчувствии стихии. Ларс накинул куртку на плечи, но холодные капли продолжали медленно стекать за ворот рубашки, вызывая гадкую дрожь.

— Что, Лаврик? — сладко пропела Юля. — Решил в молчанку сыграть? Не поможет. Помнишь, как мать с братом уехали, и ты наконец побывал в гостях у соседки, а?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Ларсу захотелось схватить её за шиворот и хорошенько встряхнуть, но Юля неожиданно сменила тему.

— Да не бойся, лучше поговорим о нас с тобой… «Дока пицца» — твое любимое охотничье место, да? Ты и меня там подцепил, наивно думая, что видишь впервые. Хотя… Видел… Видел-то ты меня, действительно, в первый раз. Не тужься, всё равно не догадаешься, откуда я всё знаю. Ты говорил мне комплименты, скрытничал, был таким внимательным и милым… А я неплохо играла роль влюблённой жертвы, правда? Ты замечал во мне что-то странное и побаивался меня. Ты даже хотел сбежать без трофея, но не смог. Самолюбие не позволило. И если бы не оно, Лавруша, ты не прыгал бы сейчас у меня на крючке. Сам убедишься. Любишь ВКонтакте посидеть, да? Может, и сейчас на страницу Альфа-Эл заглянешь? Там тебя ждёт сюрприз.