Маурин Ли - Танцующие в темноте

— Хорошее вино, — заметила я.

— Ничего удивительного. Стоит двадцать два фунта в клубе.

— Вот это да! — Я едва не поперхнулась. — Слишком круто, чтобы запивать им китайскую еду.

Он пренебрежительно махнул рукой.

— Оно досталось мне даром. Я просто взял его.

— Вы имеете в виду, что украли его?

Он ухитрился изобразить одновременно изумление и негодование:

— Я уже миновал этап мелкого воровства, благодарю покорно. «Минерва» принадлежит мне. Я могу брать все, что мне нравится.

Я почувствовала, как по моему телу пробежал холодок. Он почти наверняка преступник; если все, что я знала, правда, ему следует сидеть в тюрьме. Если ему принадлежит «Минерва», значит, он участвует в торговле наркотиками и во всем остальном, о чем и подумать страшно. Но самое ужасное, даже жуткое, заключалось в том, что это делало его еще очаровательнее в моих глазах. Я поражалась самой себе. Мне и в голову не приходило, что я могу испытывать влечение к типу вроде Тома О'Мара. Вероятно, это передается с кровью: Фло пожертвовала жизнью ради негодяя, который, по словам Бел, недостоин был лизать подошвы ее ботинок, мать влюбилась в ненавистного папашу. Теперь и у меня дрожали коленки перед, может быть, самым неподходящим для меня мужчиной во всем Ливерпуле. Я подумала о Джеймсе, который любит меня и стоит десятка таких вот Томов, и на мгновение мне захотелось, чтобы именно он оказался здесь со мной.

Я поставила тарелку на стол, и Том сказал:

— Вы не очень-то много съели.

— Я уже поужинала, — защищаясь, ответила я. — Да и аппетит у меня не выдающийся. — Он уже закончил, съев все подчистую.

— Ладно, тогда давайте послушаем музыку. — Он подошел к проигрывателю и поднял крышку.

— У Фло только одна пластинка.

— В серванте — целая куча. Больше всего она любила Нейла Даймонда и Тони Беннетта. А эту я достал ей в прошлом году, потому что она без конца напевала себе под нос. Она крутила ее снова и снова. — Звуки «Танцующих в темноте» заполнили комнату. — Как-то, засыпая, она сказала что-то насчет того, что танцевала с кем-то под эту музыку много лет назад в парке «Мистери».

— В «Мистери»? — Мне стало вдруг интересно, не приходило ли ему когда-нибудь в голову, что этим «кем-то» вполне мог быть его дед.

— Известном также под названием «Игровая площадка «Вейвертри». Сейчас там стадион. — Он снял пиджак, заметив: «Здесь жарко», — и я мгновенно почувствовала жаркое томление при виде его стройного, длинного и сильного тела и тонкой талии.

— Вы были очень дружны с Фло?

— Я был не просто очень дружен с ней, я любил ее, — просто ответил он. — Не знаю почему, ведь она мне даже не родственница, но Фло была мне роднее моей собственной бабушки. Одному Богу известно, что бы я делал без Фло, когда умер мой отец.

Он не мог быть совсем плохим, если так хорошо относился к Фло. Бинг Кросби продолжал петь и, не знаю почему, у меня возникло чувство, что история повторяется, когда Том протянул мне руку и с улыбкой произнес:

— Не хотите ли потанцевать, девушка?

Я знала, что должна отказаться. Я знала, что должна просто рассмеяться, пожать плечами и сказать: «Нет, спасибо, у меня нет настроения», потому что знала, что произойдет, когда я окажусь в его объятиях. И если это случится, непременно настанет день, когда я пожалею об этом. Проблема заключалась в том, что я еще никогда и ничего не хотела так сильно. Мое тело просто умоляло его прикоснуться ко мне.

Лампа продолжала медленно вращаться, отбрасывая темные размытые тени на низкий потолок, и я следила за сменяющими друг друга фигурками, высматривая девушку в красной шубке. Том О'Мара пересек комнату, положил руки мне на талию и поднял из кресла. Какое-то мгновение я сопротивлялась, а потом отбросила всякую осторожность. Я обняла его за шею и поцеловала. Он прижался ко мне, и я почувствовала каменную твердость у него в паху. Казалось, я растворилась в нем, когда наши языки соприкоснулись, исследуя друг друга, а его сильные, нетерпеливые руки гладили меня по спине, ласкали мою талию, бедра, сгорая от нетерпения.

По-прежнему не размыкая губ, почти неуловимо покачиваясь в такт музыке, мы медленно двигались в сторону спальни. За дверью, в маленьком холодном коридорчике, мы оторвались друг от друга, и Том взял мое лицо в ладони. Он пристально смотрел мне в глаза, и я знала, что он хочет меня каждой клеточкой своего тела так же сильно, как и я его. Потом он открыл дверь, за которой ждала кровать со снежно-белым покрывалом, и потянул меня внутрь. К этому времени я уже ослабела от желания, хотя все еще колебалась. У меня еще оставалось время прокрутить все назад, сказать «нет». Но Том О'Мара опять целовал меня, прикасаясь ко мне своими горячими пальцами, и я не могла отказать ему даже ради спасения своей жизни. Он толчком захлопнул дверь спальни.

В гостиной мелодия «Танцующих в темноте» достигла фантастического крещендо. Когда она закончилась, уголком сознания я отметила: иголка поднялась автоматически, а звукосниматель послушно вернулся в металлическое гнездо. В квартирке Фло Клэнси стало тихо, хотя я знала, что лампа продолжает вращаться, отбрасывая тени на потолок и стены.

Я проснулась оттого, что Том О'Мара гладил мое бедро.

— Ты должна была доесть все, — прошептал он. — Тебе не помешает чуть-чуть поправиться. — Томно поворачиваясь в его объятия, я начала ласкать его, но он остановил мою руку. — Мне пора идти.

— Я ничем не могу удержать тебя? — игриво спросила я.

— Ничем.

Он поднялся и начал одеваться. Я могла удержать Джеймса в постели, даже если бы загорелась крыша над головой. Я лежала, восхищаясь его силой воли и стройным загорелым телом, его гладкой кожей, похожей на полированный мрамор, и впадинкой на шее. На груди у него было вытатуировано сердце, пронзенное стрелой, а сверху написано женское имя, разобрать которое я не смогла. Я всегда считала татуировки чем-то отталкивающим, но, пожалуй, сейчас было поздно вспоминать об этом.

— К чему такая спешка? — поинтересовалась я.

— Уже почти семь часов. Моя жена не возражает, если меня нет всю ночь, но предпочитает, чтобы я приходил домой к завтраку.

— Может быть, стоило упомянуть о том, что у тебя есть жена, еще вчера вечером? — мягко спросила я. Меня это не особенно тронуло, мне было глубоко наплевать. У нас не было будущего.

Он замер на мгновение, надевая брюки.

— Разве это остановило бы меня?

— Нет, зато это остановило бы других.

— Тогда этим другим следовало бы спрашивать, прежде чем прыгать в постель с парнем, с которым они едва знакомы.

Я скорчила одну из гримас Бел.