Измена. У тебя есть другая (СИ) - Ярина Диана

Вот, пожалуйста, та самая причина, по которой никто из нас не спешит приезжать к старикам: они до сих пор возятся с огородом и садом, хоть в этом нет никакой необходимости. Отрицают наемный труд, корячатся сами. Я помню, как-то родители просили помочь им выкопать картошку, так Георгий сам мараться не стал, прислал рабочих.

Родители страшно оскорбились и целых два месяца с нами не разговаривали после этого.

Но делать ничего, придется снимать груши.

И, в очередной раз попытаться уговорить родителей продать старый дом и переехать в квартиру.

— Даже не начинай! — бранится отец, услышав мое предложение. — Если мы с твоей матерью в квартире осядем, сразу сдадим и все болячки вылезут! — отмахивается.

Он расправляет мешок для груш и командует строгим голосом:

— Лезь давай.

Неважно, сколько тебе лет, рядом с родителями всегда чувствуешь себя ребенком. Поэтому я, приставив стремянку, залезаю с ведром, чтобы снять спелые груши с верхней ветки. Именно там, среди густых ветвей и ароматов спелых плодов, меня вдруг нагоняет воспоминанием: как я готовила грушевый пирог, по бабушкиному рецепту, а муж выхватывал горячий противень из моих рук. Он даже не давал пирогу остыть, кромсал его ножом и ел горячим: «Ошшшшень фкушннооо!» — говорил с набитым ртом, а потом он лез меня обнимать и целовать, кружа по кухне.

Мне кажется, что я даже сейчас чувствую этот вкус на своих губах и его горячие, сильные руки.

Мираж кажется настолько реальным, чувствуется, все по-настоящему.

Я встряхиваю головой и вдруг теряю равновесие.

Падаю вниз, больно ударившись головой.

Кажется, у меня настала черная полоса.

Потому что я на ровном месте получила травму: рассекла боковую часть лба, до самого виска. Кожа опухла и пульсирует. Голова раскалывается.

Ни о каком сборе урожая не может быть и речи!

Лежу на диване, прижимая холодный компресс к голове. Но так же чувствую, что это как мертвому — припарка, у меня уже наливается большой синяк.

— Дались тебе эти груши сегодня, — сокрушается мама. — Головой стукнулась!

Отец возражает:

— Может, тогда и мозги на место встанут? А то, ишь, разводиться она надумаал! Дурная голова ногам покоя не дает. Вот она и навернулась!

Я медленно смотрю на родителей по очереди.

— Откуда вы знаете? Как?!

— Внучка звонила, — вздыхает мама. — Предупредила, что ты можешь приехать, вся на нервах. И вскользь намекнула, что причина кроется в отношениях с Георгием нашим, — добавляет тепло, с любовью.

Георгий моим родителям очень нравится.

— Ты посмотри, какая заботушка! Всюду подсуетилась, — усмехаюсь я горько. — Тут — отцу советует быть осторожнее и не показываться со своей давалкой на людях, а тут… вызванивает обо мне! Об изменах кобеля рассказала?

— Ира ничего не рассказала, но мы и так поняли. Ну и потом ты позвонила, приехать захотела с бухты-барахты, мы и сложили один плюс один. Чай, не дураки! — произносит мама с гордостью и добавляет. — Будь умнее!

Глава 8. Она

Я откладываю в сторону компресс и разочарованно смотрю на маму.

— Я, конечно, понимаю, что вы Жорика любите, но все-таки я — ваша родная дочь, а не он! Он… загулял! — выплевываю я. — Он не просто загулял, еще и дети в курсе! И они — на его стороне. Он мне столько слов наговорил…

— Загулял. Так всю жизнь не гулял, а тут вдруг загулял… Уверена, что загулял-то он, а?

— Уверена, мама! — и слово в слово повторяю то, что услышала — его разговор с дочерью.

Может быть, нехорошо впутывать стареньких родителей, но они должны знать, что причина расставания — не мои капризы, у меня есть на это серьезные основания!

— Загулял, значит. Что ж… Однажды оступаются все, — вздыхает отец.

Мать поддакивает:

— Да-да, доча. Все. Ты на отца своего посмотри! Ботаник, тихушник… И тот… лярву какую-то на свой причиндал подцепил однажды! — вздыхает.

— Что?!

Отец немного смущается:

— Строила мне глазки одна… Такая была, что я не удержался и… загулял.

— Загулял-загулял, — соглашается мама. — И тут я, наверное, могла бы его послать куда подальше! Но я рассудила так: я с этим мужчиной шла под венец девчонкой, детей ему родила, на ноги поставила… И, что, какая-то паскуда все испортит? Нет уж… Волосенки-то я ей повыдирала и перед фактом отца твоего поставила: бабе этой только его деньги нужны, таких, как он, у нее вагон и маленькая тележка! И, когда он раскаялся, начал просить прощения, препятствий чинить не стала. Зато теперь, вот… Живем душа в душу!

— Я не знала.

— Да где же тебе было знать! — вздыхает отец. — Ты в то время активно роман крутила со своим Жоркой. Я так тебе скажу… Мировой он мужик. Мог и оступиться, это в природе мужской так заложено: хоть один раз, но понюхать, как пахнет под юбкой другой женщины. И потом вернуться — к своей.

— Тем более, у тебя ситуация. Ты с этим климаксом, конечно, учудила! Рано решила глупостями заняться! Болезнь какую-то выдумала… Милая моя, климакс, как и месячные, это естественное течение природы! — произносит свысока.

Ее взгляд полон снисхождения, того самого, от которого тошно становится.

Будто не замечая, как мне неприятно было это услышать, мама продолжает говорить.

Ее голос набирает обороты.

— Да тебе радоваться нужно: что можно мужа радовать в любое время дня и ночи, не боясь забеременеть, а ты придумала: приливы, боли, — осуждающе качает головой мама. — И не надо мне тут «ля-ля», как это тяжело и сложно, я сама через это прошла, знаю, о чем говорю. Так что, милая, ты, конечно, отдохни, наберись сил, — ласково гладит меня по плечу. — А потом с новыми силами в бой и прекращай глупостями заниматься. Мужик всегда в цене, а нам, женщинам, за своих мужиков держаться надо и бороться. Да, иногда даже кулаками!

Мама будто гордится, что в драку с другой женщиной за отца полезла, а он, тьфу… тоже гордится, что понюхал под юбкой у другой женщины?

Тошнит!

Это не родители, это мрак какой-то…

— Спасибо, мама.

— Ты куда?

— Належалась я уже. Спасибо большое, я лучше дома побуду.

— Да куда ты… — начинает мать, отец останавливает:

— Не лезь. Дочь на ус намотала, едет исправлять ошибки.

— Да уж, ошибка здесь только одна — плясать под ваши капризы на старость лет! — выдаю я в сердцах.

От обиды меня несет, и я выдаю с претензией:

— Что вы в свой огород и сад этот вцепились, всех пахать заставляете… Как будто дел других нет ни у меня, ни у детей. Да, если хотите знать, мы картошку эту вашу… лучше купим! Горбатишься целое лето, зачем? Чтобы вы потом мне пару кило с гордостью презентовали и десять раз спросили, какие-такие кушанья я из нее приготовила? Надоело!

— Вот неблагодарная! — несется мне вслед.

***

Я мчу домой, глотая слезы. С трудом удерживаю руль в руках, в одном месте чиркнула бампером по бордюру — плевать.

Заваливаюсь в дом, в слезах, полная тягостных мыслей и не знающая, где мне обрести покой и поддержку, как вдруг приезжает старший сын.

Увидев меня, Андрей вздыхает:

— Господи, одно и то же! Снова у тебя глаза на пустом месте, а у лица такое выражение, как будто нас всех ждет некрасивый новый скандал…

— Ты знал, — усмехаюсь ему в лицо и опускаю руку на дверной косяк.

Преграждаю путь в дом.

— Войти-то хоть дашь?

— А зачем? Я смотрю, вы с сестрой ловко сработались: она родителям моим сообщила, а вот ты лично… решил меня проконтролировать, что ли? И как? Получается? Выходит? Много папочка тебе за это обещал? Новое кресло, должность еще повыше? Деньги? Тачку новую?

Глаза сына вспыхивают, на лице появляется раздражение:

— Тачку, значит, — понимаю, что я попала в цель. — Иуда!

— Что? — ахает он.

— Иуда! — повторяю я. — Продался.

— Что мне было делать, по-твоему?! — возмущается он. — Вы с отцом ссоритесь весь последний год, ты всем уже нервы сделала! Своими истериками, слезами, меняющимися настроениями и требованиями тебя уважать и поддерживать. Ты из любимой, теплой, заботливой матери превратилась в мерзкую, визгливую квашню! — бьет словами.