Георгий Марчик - Тварец культуры

Так что отступать было некуда, позади (если все сорвется) — конфуз. По его указанию Рая стала записывать все подряд, а потом вслух зачитывать ему. Директор внимательно слушал, напрягши в морщинах лоб, временами крякал, просил повторить, сердито ругался. Пока скандал никак не вытанцовывался. Рая читала по блокноту:

— Уроки демократии кончаются переменами… Торжество правды — не всегда победа истины… Нельзя поставить на колени того, кто всю жизнь привык ползать…

Крамола пряталась в этих словах и нахально строила рожицы, но когда он готов был вот-вот схватить ее за хвостик, чтобы вытащить на свет божий, она как верткая скользкая змейка выскальзывала из пальцев.

— Постой-ка, — приказал Григорий Тихонович. — Повтори. Ага. Нельзя поставить на колени того, кто всю жизнь привык ползать. Кого это он, подлец, имеет в виду? Советский народ? Партийного работника? Вот нахал. Намек ясен, а за руку не поймаешь. Продолжай.

— Единомыслие уменьшает число извилин. У кукловода паралич, а марионетки все дергаются…

— Стой! — хмурясь, сказал Лысый. — В чей это огород камушек? Уж не в адрес ли политбюро и самого, упаси бог, Леонида Ильича?

— Что вы, Григорий Тихонович! Скажете такое. Смотрите — а то вас самого притянут к ответу за клевету.

— Ну-ну, ври да не завирайся. Читай дальше. — Он с укором посмотрел на секретаршу, как женщина на обманувшего ее ожидания любовника.

— Когда молчат свидетели, создаются мифы. Джунгли вырубили, а законы джунглей остались. Львиная доля достается шакалам. Безвременье апеллирует к эпохе. Количество маразма иногда зависит от размера шляпы. И на маленьких должностях встречаются крупные самодуры. — Рая сделала очень короткую, но выразительную паузу и нахально посмотрела на директора — На сегодня все. — Вроде бы бесстрастно сказала она, но он ее, шельму, понял, поморщился, словно съел кислого.

— Для скандала этого мало. Нужен более веский повод. Как искра для пожара. Ну, вспомни, что они еще говорили, о чем спорили. Что ты такая бестолковая?

Рая пошарила глазами по потолку, вспоминая.

— Ну, говорили еще о тайне творчества.

Директор неожиданно обрадовался, как ребенок, которому подарили новую игрушку: — Я так и знал, что они маскируются. Что говорили? Да понимаешь ли ты, как это важно?!

— Не понимаю, — Рая обиделась, надула губки. — Я ведь по вашему дура, а себя вы, наверное, считаете умней всех. Вот и ходите на эти заседания сами.

— Ну, ладно, извини, — директору хотелось встать, подойти к ней и дать хорошую плюху, но он сдержался. — Так что они об этом говорили?

— Ну, говорили о тайне творчества, как это все возникает, как рождается произведение, об их секретах. Почему у одних получается, а у других нет.

— Ничего ты не поняла. Они имели в виду совсем другое. А именно — как им обманывать партию. Как прятать за двойным дном антисоветчину. Вот что они имели в виду. Короче, напиши мне докладную записку. Пусть лежит до поры.

— Я могу написать то, что я слышала, — заупрямилась Рая. — А придумывать ничего не буду. Кому они мешают эти фразы? Лично мне от них ни холодно, ни жарко. А вы не хотите, Григорий Тихонович, вызвать к себе руководителя кружка, по-хорошему поговорить с ним, предупредить. Они будут осторожнее и никакого скандала не понадобится.

— Так не пойдет, — с досадой сказал директор. — Если мы их предупредим — мы загоним болезнь внутрь, они затаятся, уйдут в подполье. А если разоблачим — всем урок, а нам честь и хвала. Глядишь, и двинут куда повыше. И тебе лучше будет. — Он говорил ласково, искательно глядя на секретаршу. Хочешь не хочешь — судьба задуманного в ее руках. — Ну, предупредим мы их, нарыв будет постепенно расти, а его яд отравлять весь государственный организм. Кто выиграет?

Рая уже вошла в роль разведчицы, к тому же эта роль кое-что сулила ей, и она пообещала выполнить поручение директора. Он рассказал, что был вчера на похоронах одного вохровца, начальник которого произнес замечательную речь о красном знамени, под которым, начиная с революции, мы смело шли в бой и побеждали. Правда, он немного запутался и никак не мог закончить свою речь.

«Под этим победоносным красным знаменем мужественно, до последней капли крови сражался и побеждал наш друг и товарищ, сгоревший на боевом посту». «Правда, здорово?!».

Рая фыркнула: 'Пил бы меньше, так и не сгорел бы".

С особым удовольствием она продолжала разрабатывать Сергея Валентиновича. Он, правда, обычно уклонялся от разговоров на скользкие темы.

— Какого ты мнения о Брежневе? — спросила она при очередной встрече у него на квартире.

— Странно, почему тебя это интересует? — хохотнув, сказал он.

— Хочу рассказать о нем анекдот.

— Тогда ясно. Очень хорошего. При таком руководителе этот бардак долго не протянется.

— Неужели ты боишься меня? — спросила Рая, когда он не отреагировал на анекдот.

— Тебя не боюсь, а вот этих боюсь, — он кивнул в сторону телефонного аппарата. В ресторане гостиницы «Украина» два дурака рассказывали политические анекдоты. Их записали на пленку, а потом лишили московской прописки и в два счета выселили. С нашим братом и того проще. Одно неосторожное слово на эстраде и прощай выступления, а вместе с ними и заработки. Ведь кроме основной профессии многие из нашего кружка еще и выступают. Недавно в Геленджике я расхрабрился и выступил чуть острее, чем обычно. Возмутилась какая-то старая большевичка, устроила скандал. В результате общество «Знание», приглашавшее меня, отказалось от моих услуг. Спасибо еще, что не стукнули в Москву;

— Впредь будь осторожнее, — посочувствовала Рая, — нежно погладив своими мягкими пальчиками щеку Сергея.

— Куда уж больше, — сердито сказал он. — Наша сатира похожа на старую беззубую и безрогую корову — жует одну и ту же жвачку. Люди ждут от тебя смелого словца, а ты как собака, над которой занесли палку, хвост поджимаешь.

— Почему такие строгости, не понимаю, — сказала Рая. — Ну, пусть бы не касались верхушки, они там как боги на небе. А обо всех остальных, я считаю, можно говорить.

— Власть — это вертикаль, — хохотнув, сказал Белых. — Начни ковырять снизу — она без опоры тут рухнет. Они это понимают.

После приятного ужина с шампанским Рая помыла и убрала посуду. Сергей Валентинович с благодушным вожделением наблюдал за ней. Красивая фигурка под легким летним платьицем, исполненные природной грации движения, гибкие руки куда там до нее механическим куклам балеринам. А бедра под облегающей тканью — словно сами живые существа — сколько в них пластики, животного, беспорочного эротизма — глаз не оторвешь… Рая закончила уборку, с размаху села на стул, сцепленные руки положила между широко расставленных колен, кокетливо улыбаясь: