Лора Брантуэйт - Нет правил для любви

Джастин работал до половины третьего. И был почти доволен собой. Вот только главная героиня, будущая жена Робин Гуда, как он ни старался, не теряла сходства с Самантой.

Тихо звякнул невидимый колокольчик на двери. Саманта вышла из офиса туристической фирмы с прямой спиной и улыбкой в уголках рта. Ей казалось, что еще немного — и у нее прорежутся крылья.

Потом она подумала, что когда что-то режется — это больно. Зуд в ладонях немного утих. Путевки не хотелось выпускать из рук, но начал накрапывать дождик, и она поспешила спрятать свое сокровище в объемистую сумку. До начала занятий оставалось не так уж много времени, двадцать пять минут, это: рысцой пробежаться до остановки — три минуты, любой ценой сесть в первый попавшийся автобус и проехать до Джордж-сквер — пятнадцать минут, быстрым, но элегантным шагом дойти до школы Святого Христофора — четыре минуты, поправить прическу перед началом урока — одна минута…

В общем, все хорошо, успеть сложно, но не невозможно.

С этими мыслями Саманта застегнула молнию на сумке и помчалась в сторону автобусной остановки. И пусть директор, миссис Батлер, неодобрительно косится на ее грубоватые сапоги. Попробовала бы она пробежать кросс по лужам в своих лодочках от Джимми Чу…

Саманта преподавала грамматику и английскую литературу старшеклассникам. Да, она очень мало походила на филолога в обывательском представлении — спортивная, подтянутая, вечно увлеченная чем-то экстремальным. Она носила рваную стрижку, короткие свитера, юбки и грубые сапоги, которые в угоду дресс-коду меняла в школе на предельно лаконичные туфли на низком каблуке. На шпильках ее видели только самые близкие, в том числе Эд и Джастин, и то крайне редко, потому что даже на торжественные мероприятия она одевалась в стиле винтаж, обожала сочетание кружева, кожи, меха и пресловутой неженственной обуви. Эда она такими нарядами часто шокировала, он пытался одевать ее в достойных магазинах — не помогало… В конце концов они сошлись на том, что у нее просто плохой, но оригинальный вкус, и он смирился.

Его мать и отец — нет.

Саманта помрачнела от этой мысли. Нет, они вполне милые люди. Пока не начинают думать, что ты им что-то должен. А она вроде бы должна — ни много ни мало девушка любимого и единственного сыночка.

Саманта, задумавшись, влетела в лужу — ну откуда на чистых улицах благословенного Лондона берется столько мелких водоемов? — и почувствовала, как от тяжелых грязных капель мокро стало даже под коленями. Обрызгать самоё себя — какое свинство! Права была миссис Ивен, отговаривая Эда от общения с «девицей непонятного происхождения».

Хотя на свое происхождение Саманта никак пожаловаться не могла, а, наоборот, гордилась им — как и положено ребенку гордиться своими родителями. Ее мать была музыкантшей, в молодости играла в оркестре имени принца Альберта, а в последние годы давала уроки в той же школе, где работала Саманта, и занималась с одаренными детьми на дому. Ее отец был полицейским — старым добрым полицейским, простым и честным человеком, может быть, не очень образованным, зато с железным понятием о том, что значит быть мужчиной, что такое закон и как это — поступать по чести.

Может, ни у ее матери, ни у отца не было в роду графов и принцев крови, ну так и что?

Чертов британский снобизм. Саманта усмехнулась своим мыслям. Средневековье было, конечно, давно, но все в конечном счете относительно. Кстати, во времена просвещенной монархии сословное мышление тоже цвело пышным цветом.

А плоды его до сих пор можно встретить в современной Англии. Горчат, как плохо подобранный лук в салате.

Автобус проехал мимо нее, игриво сверкнув красным глянцевым бочком. Саманта ахнула, выругалась сквозь зубы и полетела к нему скачками. Успела, хотя забрызгалась еще сильнее.

И уже в школе, торопливо оттирая платочком с колготок и даже юбки-шотландки следы лондонских улиц, она подумала, что все-таки хорошо, что Эд есть, что они вместе и еще лучше — что скоро они вместе поедут на изумрудный остров.

Эдмонд помешивал ложечкой в чашке кофе. Два кусочка сахара давно уже растворились, но он никак не мог или не хотел остановиться. Навязчиво и дисгармонично позвякивало серебро о фарфор. Эдмонд злился.

Он добавил еще один белый кубик в кофе. Черно-коричневая мгла тут же проглотила его. Он понял, что пить это уже не станет, отставил кофе, встал и налил себе бурбона. Так лучше. Его согрело изнутри, но осадок неприятного чувства остался — как толченое стекло в чае.

Толченым стеклом, помнится, кто-то кого-то травил. В данный момент Эдмонд ясно понимал, что отравит им только сам себя.

Саманта будет в ярости. Саманта будет плакать. Он ненавидел женские слезы и всегда уходил, когда женщины плакали. До Саманты. Сбежать от нее он почему-то чувствовал себя не вправе. И потому оставался, но утешать не умел — не знал как. И только злился на нее в такие минуты.

Ему предложили очень выгодное дело. Слишком выгодное, чтобы он мог отказаться. Накануне свадьбы как никогда нужны деньги. Но суть даже не в них. В конце концов, денег, если потребуется, можно попросить у отца, он с радостью поможет. Но это вопрос престижа. Вопрос статуса. Будущего положения в коллегии адвокатов.

Сам Дэвид Марли, этот лощеный красавчик с телевидения, захотел, чтобы Эдмонд защищал его интересы в бракоразводном процессе. Незачем было жениться на такой невзрачной барышне, которой трудно не изменить, подумал Эдмонд. Теперь Марли придется выкручиваться, доказывая, что не нарушал обет верности, — или выложить своей благоверной отменно кругленькую сумму.

Точнее выкручиваться придется ему, Эдмонду.

Потому что хотя разговор с Самантой еще не состоялся, в глубине души он твердо решил, что дело это — возьмет. Чего бы это ни стоило. Придется постараться, но, если он выиграет, у него в руках окажется билет в большую адвокатуру. Там грязновато, но ходят очень большие деньги. И он наконец-то сможет доказать отцу, что и сам чего-то достоин, и не только по праву рождения.

С Сэм, конечно, нехорошо получается.

С другой стороны, ни о чем конкретном они не договаривались. Это были всего лишь ее мечты. Мечты сбываются не всегда. Или не все сразу. В конце концов, на что ей жаловаться? Впереди ее ждет подвенечное платье от какого-то итальянского дизайнера, свадебный торт за тысячу фунтов и банкет на двести персон…

В замке повернулся ключ. Ну вот, собственно, и настал момент истины.

— Привет, милый! Ты дома?

— Да, — отозвался Эдмонд. Представил Саманту, какая она в прихожей — наверняка замерзшая, пахнущая духами и дождем. Потом подумал о предстоящей стычке — и не двинулся с места. — Привет.