Жена на один год - Мария Сергеевна Коваленко

с кукольным личиком, что смирение пришло само.

Но сегодня хотелось выглядеть лучше. Если не на равных с яркими дочками наших гостей, то хотя бы не Золушкой, к которой так и не доехала фея-крестная.

Непривычное было желание. Никогда раньше я не замечала за собой потребности выглядеть лучше, чем создала природа. Столько дней рождения, важных встреч и фотосессий было в прошлом – ни разу не переживала из-за своей внешности. А сегодня… была как на иголках.

Улыбалась до боли в лицевых мышцах. Несмотря на ломоту в спине, держала плечи ровно. Как балерина. Не позволяла себе расслабиться хоть на секунду – ни опереться на стену, ни присесть. И лишь с одним никак не могла справиться – не коситься в сторону двери.

С этим была ещё большая беда, чем с переживанием из-за внешности. Оглядываться на дверь хотелось постоянно. Будь моя воля, вообще уселась бы напротив входа и ждала.

Конечно, глупо было рассчитывать, что Никита Лаевский явится сегодня ради меня, или что захочет лично поздравить. Татьяна Егоровна, скорее всего, была права… среди всех красивых, эффектных девушек, приехавших в ресторан, я была последней, на кого мог обратить внимание один из самых успешных молодых адвокатов города, к тому же наследник крупной транспортной компании.

Хоть мой день рождения и стал поводом для праздника, я отдавала себе отчёт, что реально значу не больше ледяных фигурок на столах с закусками. Но никакие умные мысли не помогали. От волнения невозможно было избавиться. Взгляд раз от раза срывался на дверь. Каждый новый гость заставлял дергаться. И спокойствие медленно таяло.

Я ждала почти как пес в одном известном фильме. Подозреваю, даже выражения лица было таким же. Но когда ни через час, ни через два Никита так и не пришёл, волнение сменилось разочарованием.

Вместо надежды на чудо, я принялась равнодушно следить за движением стрелок огромных часов возле бара. Больше не оглядывалась. И не пыталась рассмотреть в лицах гостей знакомые черты.

В какой-то момент мне даже стало казаться, что Татьяна Егоровна специально рассказала мне про Никиту. Уколола, как это умела делать только она.

Но ещё через час и это потеряло значение. Я изо всех сил гнала от себя мысли о восемнадцатилетии… о том, что чувствуют другие девушки в этот важный день. Вымученно тянула губы в улыбке. Старалась не замечать, как тесно «мама» прижимается к новому управляющему отцовской компании, а «папа» хищно косится на свою секретаршу.

Расхваливала их.

Гордилась.

Благодарила.

Делала свою привычную работу, к которой уже привыкла за шесть лет.

Но на четвёртом часу внутри будто что-то сломалось. Уголки губ не хотели больше растягиваться в стороны. А желание забраться в какой-нибудь укромный уголок оказалось настолько сильным, что сопротивляться ему было невозможно.

Где можно спрятаться в огромном ресторане, я даже думать не стала. Ноги понесли в сторону лестницы. Ступени на второй и на третий этаж вскоре остались позади. А впереди, за поворотом, в проеме двери мелькнул балкон.

Я не спросила ни у кого, можно ли туда зайти. Не сообщила «родителям», где я.

Внизу и по сторонам гремела музыка, звучал смех. А я незаметно, будто воришка, метнулась в сторону балкона. Закрыла за собой дверь. И, обалдев от тишины, спиной привалилась к холодной стене.

Наконец-то.

Совсем одна.

Перед заснеженным городом, от которого отделяло лишь тонкое стекло.

Растерянная и потерянная.

Ровно на минуту.

А потом дверь снова открылась, и на меня уставились знакомые серо-зеленые, очень уставшие глаза.

* * *

Я помнила, что зимой не бывает гроз, прекрасно видела снег за окном, но все равно… стоило взглядам пересечься, в меня будто молния ударила. Вдохнуть не получалось. Сказать ничего не могла.

Руки повисли, как плети. А сердце с такой силой бухнулось о грудину, словно вырваться захотело… тоже посмотреть.

Это был какой-то паралич. Уникальная реакция на одного единственного человека. Шесть лет назад справиться с этим состоянием не помогли ни крики «родителей», ни притихший Демон. Я, как сейчас, помнила тот свой позорный ступор и снова не могла произнести ни слова.

Дурочка. Ненормальная.

– Здравствуйте, красавица.

У Никиты, как и в прошлый раз, проблем с речевым аппаратом не возникло. Словно все в полном порядке, он вошел на балкон и закрыл за собой дверь.

– Прячешься? – Невесело улыбнулся. Одними губами.

По всем правилам я просто обязана была к этому времени очнуться. И заведующая детским домом, и «родители» уже б со стыда сгорели от моего молчания. Но я, как немая, хлопала ресницами, жалась к стене и не могла выдушить из себя ни звука.

В голове вспыхнули сразу несколько вопросов и яркой гирляндой принялись мигать перед глазами: «Он пришел?», «Мне не снится?», «Я… красавица?». А в горле образовался ком.

Поводов упасть в обморок собралось хоть отбавляй. Гораздо проще, казалось, поверить, что Никита Лаевский плод моего воображения. Ждала ведь, надеялась – и вот!

Но высокий плечистый мужчина рядом был намного ярче любых воспоминаний. И намного красивее, будто возраст добавил ему какой-то своей особой мужской привлекательности.

– Там настоящий серпентарий собрался… – Не обращая внимания на мой шок, Никита кивнул в сторону двери. – Таких гостей только на поминки звать. В гробу будет без разницы, кто мельтешит рядом, а им все равно, что праздновать.

Не касаясь, он стал совсем близко и перевел взгляд на заснеженный город за окном.

– Наверное… – незнакомым голосом смогла прошептать я.

Тело так и соскальзывало по стеночке вниз, но что-то внутри, похожее на рой бабочек, не давало упасть.

– Мне тут сорока на хвосте принесла, что одна юная леди недавно поступила в медицинский? – неожиданно сменил тему разговора Никита.

Сделал он это так легко, будто мы уже час прохлаждаемся на балконе и успели обсудить все, что произошло с каждым за шесть лет.

– А у этой сороки не было случайно больших усов и овчарки… малинуа?

Я не смогла сдержать улыбку. Впервые за вечер она была настоящей. Даже щеки не заболели.

– А как же рисование?

Пристальный взгляд остановился на моем виске. Я не видела этого, но почувствовала. Как прикосновение! И в памяти всплыло очередное воспоминание. Такой же взгляд, гладящий по голове.

Сейчас от этой картинки из прошлого почему-то стало неуютно и грустно.

– Холсты в твоем наборе закончились слишком быстро. Краски тоже.

Врать не было смысла. Другие, все те, кто остался внизу, ждали от меня только похвалы и комплиментов «родителям». А рядом с Никитой язык не поворачивался говорить те стандартные, заученные фразы.

Рядом с ним вся эта шелуха вообще забывалась.

– Мне жаль, что с твоими родителями произошло… такое, – ни с того ни с сего быстро заговорила я. – Мне правда… Это так… Больно. И…

Слова рвались из меня. Я не успевала придумывать правильные фразы. Не думала о том, что говорю. Сочувствие, собственная боль, горечь – все выплескивалось наружу. Но