Сара Крейвен - Любовь сама выбирает

Когда они ехали домой, Джоанна сбросила туфли на высоких каблуках, опустилась ниже на сиденье и склонила голову ему на плечо. Габриель против ее ожиданий не отодвинулся, и она притихла, наблюдая за пролетающими живыми изгородями, гладя щекой гладкую шелковую ткань его пиджака и напевая обрывки мелодии, под которую она танцевала.

Они не разговаривали, и это создавало ощущение интимности, будто слова были не нужны. Или, как она думала потом, будто они были во сне.

Вернувшись в поместье, Габриель припарковался перед главным входом и обошел машину, чтобы открыть Джоанне дверцу. Она шарила ногой под сиденьем.

– Я потеряла туфлю.

– Поищешь завтра.

– Но гравий…

Он подхватил ее на руки, не дав договорить, и понес по каменным ступенькам в дом. Вопреки предположениям Джоанны он не отпустил ее в холле, но продолжал идти, сначала по лестнице, затем по галерее прямо в спальню.

Она почувствовала, как неожиданно сердце ее пустилось вскачь. Шампанское уже перестало действовать, поэтому возбуждение было разбавлено страхом.

Габриель пронес ее через комнату, положил на кровать и лег на прогнувшийся матрас. Какой-то момент он лежал рядом с ней, повернув ее лицо к себе, и пристально смотрел на нее сверкающими глазами, как будто заглядывал в душу. Окружавшая их тишина сгустилась, мерцающий свет затененных ламп плясал вокруг них.

У Джоанны внутри все дрожало, голова кружилась от ожидания. Она подняла руку, погладила его щеку кончиками пальцев и почувствовала его нерешительность; темное лицо оставалось непроницаемым, а стройное тело напряглось. В этот момент она вспомнила горькую правду об их браке и поняла, что уступить этим сладким, могущественным токам в ее крови, притянуть его в свои объятия, впустить в свое тело – значит только все невыносимо усложнить.

Потому что в сущности ничего не изменилось. При этой мысли горло ее сжалось. Он повеселился на вечеринке сегодня вечером, и для него естественно закончить вечер традиционным способом, вот и все.

Я… я не дам волю своему желанию. Мне не вынести такой боли – всю оставшуюся жизнь ждать его, нуждаться в нем и терпеть фиаско. Хранить преданность. Есть лучший выход. По крайней мере спасти остатки гордости.

Она резко оттолкнула мужа. Он дотронулся до нее и мягко, почти жалобно сказал:

– Джоанна…

– И… извини, я не очень хорошо себя чувствую, – вскрикнула она срывающимся голосом, соскользнула с кровати и, прижав руку ко рту, бросилась в ванную, заперев за собой дверь. Если она и слукавила, то чуточку. Ей было плохо оттого, что она предала саму себя.

Включив кран в раковине, она плеснула воду на лицо и запястья, спустила воду в туалете и вышла из ванной, приложив к губам бумажную салфетку.

Габриель стоял у окна и смотрел в темноту. Он обернулся и, подняв брови, окинул ее взглядом. Джоанна робко улыбнулась ему.

– Это ужасно, должно быть, шампанское.

– Естественно. В конце концов, от чего еще могло взбунтоваться твое тело.

Она остановилась, чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом.

– Надеюсь, ты никогда не собиралась стать актрисой. У тебя почти нет способностей, – продолжил он небрежно.

Она почувствовала, как краска поползла по лицу.

– Я… не понимаю, о чем ты говоришь.

– О твоем недавнем выступлении в роли умирающего лебедя, – сказал он насмешливо. – Но тебе больше не придется опускаться до таких недостойных уловок, чтобы держать меня на расстоянии. Этого вполне достаточно.

Он сделал паузу и презрительно оглядел ее своими темно-желтыми глазами.

– Думаю, что удружу нам обоим, найдя себе какое-то другое развлечение.

И он прошел мимо нее к двери.

– Я возвращаюсь в Лондон. Можешь сказать отцу, что у меня встреча рано утром, или придумай любую другую историю. Это больше не имеет значения. – Его улыбка обожгла холодом. – Прощай, моя сладкая женушка.

Джоанна ошеломленно поняла, что стоит посередине комнаты с закрытыми глазами и плотно прижатыми к ушам руками, как будто это помогло бы ей теперь, два года спустя, избавиться от воспоминания о той ночи и таким образом уменьшить боль.

Напрасные мечты. С возвращением Габриеля все начнется сначала. Послезавтра, сказал Генри Фортескью. Через сорок восемь часов состоится их встреча. Но есть в этом и положительная сторона: пройдет сорок восемь часов – и начнется официальное расторжение их брака.

Надо оставить письмо на столе, чтобы он его нашел. Джоанна медленно огляделась вокруг. Возможно, она больше никогда не войдет в эту комнату. Этот дом больше не ее. Нужно переехать, подумала она. Переехать и жить дальше. Жить своей жизнью.

И какой бы фурор ни вызвало возвращение Габриеля, оставались еще прозаические дела, которые надо закончить.

Она вышла из кабинета и прошла через большой, обитый панелями холл в столовую, где миссис Эшби накрывала к обеду. Лицо пожилой экономки осунулось, и глаза покраснели. Джоанна с сочувствием вспомнила, что она живет в Вестроу больше тридцати лет, с той поры, когда Габриель был еще ребенком.

– Миссис Элкотт спустится к обеду, мадам? Или мне приготовить поднос?

– Честно говоря, я не знаю, но выясню. – Джоанна сделала паузу. – Мистер Берн приезжает на похороны, Грейс. Вы не могли бы подготовить для него комнату?

Грейс Эшби покачала головой.

– Какое грустное возвращение домой, мадам. – Она заколебалась. – Думаю, надо приготовить для него комнату мистера Лайонела, но все вещи покойного еще там. У меня рука не поднялась прикоснуться к чему-нибудь.

– Подготовьте пока его прежнюю комнату, – сказала Джоанна мягко. – Он сам решит, что делать с теми вещами. Отдохните немного. – Она вздохнула. – Я зайду к миссис Элкотт.

В комнате Синтии горели лампы, она полулежала на подушках, завернувшись в бледно-голубой палантин, и смотрела телевизор. На кровати около нее лежали открытый журнал «Vogue» и наполовину пустая коробка шоколадных конфет.

– Привет. – Джоанна улыбнулась ей, пытаясь не морщиться от слишком сильного аромата духов. – Как ты себя чувствуешь? Я пришла узнать, сможешь ли ты сегодня спуститься поужинать.

– Я выпью здесь чашку бульона. – Синтия взглянула на нее с трагическим видом. – Боюсь, мне в горло кусок не полезет.

И мне бы не полез, если бы я съела почти фунт шоколада, подумала Джоанна с иронией. Но вслух сказала:

– Очень жаль.

– Некоторые люди просто более чувствительные, чем другие. Этот груз им приходится нести всю жизнь. И сколько еще посетителей будет сегодня? – спросила она раздраженно. – Дверной звонок, кажется, не перестает звонить. Я совершенно не могу отдохнуть.

– Естественно, что соседи выражают свое сочувствие, – ровно ответила Джоанна. – Лайонела очень любили.