(не) Родная дочурка для мэра - Лена Лорен

— Мирон, ты бы брал пример со своего брата! — наставляет его Ларион Богданович, пихая локтем в бок. — Когда уже жениться надумаешь?

— Да как только, так сразу, — бодро отвечает Мирон, а потом он вдруг задумывается. — Но… вы только крест на мне не ставьте раньше времени. Я же дал обещание, а Никольские свои обещания всегда выполняют.

Богдан одобрительно кивает своему брату, тот озорно подмигивает ему в ответ.

— Вот это уже другое дело! — отрадно заключает Ларион Богданович, бахнув рюмашку за счастье сыновей.

— А это правда, что у тебя есть дочь? — спрашивает Катюша у Богдана, протиснувшись между нами, и теперь мы обнимаем ее с обеих сторон.

— Чистейшая, — с гордостью отвечает он ей.

— А она будет жить с нами? Мне надо будет называть ее сестренкой? — следуют резонные вопросы, на которые мне тоже хотелось бы узнать ответы.

Посмотрев на меня интригующе, он наклоняется к ушку Катюши.

— А называй меня папой, м? — просит он ее, но не настолько тихо, потому что все присутствующие за столом также услышали его. Включая меня.

И, надо сказать, что меня так сильно еще никогда не колошматило. Я еще толком не оправилась от одного потрясения, вызванного нашей скоропалительной помолвкой, как следом приходится переживать еще одно…

Нервно зажевав губу, я переживаю за Катину реакцию. Как бы она не закатила тут истерику.

«Как же так? У меня же есть уже папочка, и пусть, что он нас предал, но он навсегда останется моим единственным папой…» — так она вполне могла бы ответить. Однако этого не происходит.

— Папой? А так можно? — округляет она в приятном удивлении глаза, и мы с Богданом одновременно выдыхаем с облегчением.

— Ну, конечно же, можно. Я просто мечтаю, чтобы ты называла меня папой. Но только, если ты сама этого захочешь, я не настаиваю.

Катя затихает на некоторое время, смутившись от пристального внимания взрослых. Щечки ее покрываются румянцем, а потом она решительно кивает Богдану.

— Я хочу называть тебя папой. Ты хороший папа, намного лучше, чем у меня был, — разоткровенничалась она, вызывая у нас умиление, а вместе с тем кучу вопросов, на которые нам не терпится услышать ответы.

— Катюш, извини, малышка, но так нужно, — Богдан зажимает ладонями Катины ушки и наконец переходит к долгожданным объяснениям. — Отец, помнишь, я тебе говорил, что как-то сдавал свой биоматериал.

— Еще б я не помнил! — отвечает Ларион Богданович, часто закивав. — Тогда ты дал нам с твоей матерью надежду на внуков!

— Точно, — соглашается Марина Юрьевна, с трепетом глядя на Катюшу.

— Так вот Катя родилась благодаря нему. Я ее биологический отец, — заявляет Богдан то, о чем я так или иначе догадывалась.

Еще с момента, когда он упомянул название центра планирования, где я проводила процедуру ЭКО. Я догадывалась, тем не менее боялась очаровываться этой мыслью. Мои догадки могли оказаться ложными.

Но когда речь зашла о тесте на отцовство, честно, я думала, что Богдан не имел в виду Катюшу. Кого угодно, но только не ее… Я всячески отгоняла от себя эту мысль, опять же, боясь в ней разочароваться.

— И это просто чудо какое-то! — ликующим басом Богдан вырывает меня из размышлений, сжимая в объятиях Катю… Свою дочь… Нашу.

Боже, я до сих пор не могу в это поверить. Даже элементарных слов выговорить не могу. Язык просто не слушается. И в голове столько разных мыслей. Но на душе непривычно легко… А я уж думала, что никогда уже не почувствую такую приятную легкость…

Бабуля тем временем поднимается со своего стула, держа рюмку настойки перед собой.

— Ничего и не чудо! Это ж я посодействовала, — сообщает она покаянно, стукнув кулаком в свою грудь. — Я!

И за столом в одночасье поднимается гул.

— Как это ты? А ну-ка, объясни, а то что-то мы въезжаем!

— Твой отец как-то обмолвился мне о том, что ты стал донором, он мне и адрес сказал, и название клиники, — вкрадчиво поясняет бабушка Богдану, который сейчас сидит с раскрытым ртом. Впрочем, как и все остальные. — Ну вот я и посоветовала Наташе обратиться в ту же самую клинику! Ну она и обратилась. Так давайте же выпьем за мою находчивость! — как ни в чем не бывало опрокидывает она в себя рюмку и закусывает пером зеленого лука.

— Погоди-ка, бабуль… Так ты всё знала? Ты специально меня подговорила поехать именно в эту клинику? — наконец ко мне возвращается дар речи, я укоризненно смотрю на бабушку, не веря, что она могла быть способна на такое.

— Специально, — признается она, вздернув подбородок кверху. — Да только не была я уверена, что тебе в итоге попадутся головастики Богдана. Но, как видите, попались! Судьба!

За столом повисает напряженное молчание. Марина Юрьевна с Ларионом Богдановичем пребывают в немом шоке, Мирон сидит, потупив взгляд в тарелку, а на Богдана я даже посмотреть боюсь.

В голову начинают лезть мысли о том, что он может отказаться от своих слов, от предложения, от Кати… В конце концов, он осознал, что это не чудо никакое, как он думал, а всего-навсего хитрый расчет моей бабули. А я помню, как Богдан относится к подобным вещам. Он не терпит расчет.

Мне хочется провалиться сквозь землю или просто выбежать из дома, пока я живьем не сгорела со стыда, как вдруг…

— Ну бабуля! Ну затейница, черт бы вас побрал, — произносит Богдан восхищенно, хохоча во весь голос, а после и все сидящие за столом оживают и начинают подхихикивать. — Да вы прямо-таки тертый калач в области оплодотворительных афер.

— Да какие там аферы, — отмахивается бабуля, — до сегодняшнего вечера это была моя тайна. Но кто ж знал, что судьба вас двоих сведет⁈ Если б не случай, так бы и унесла свою тайну в могилу. Я ж не из корыстных побуждений старалась, а для Натули и для ейного охламона, пропади он пропадом! Чтоб ребенок здоровеньким родился, а у вас, Никольских, генофонд качественный, добротный.

— Ой, Глаша! Что бы мы без тебя делали⁈ — восклицает Марина Юрьевна, вскакивает со стула и вешается на шею бабушки, нацеловывая ее румяные щеки.

— Сначала жизнь мне спасла, а теперь вот