Анна Дубчак - Концерт

— Помнишь, я ездил в Москву? Мне нужно быть там, там мое место, и она оттуда. Она любит меня. Родители — Крезы. Прости меня.

Ты знаешь, что я всегда любил только тебя, и сейчас тоже, и что никакая другая женщина мне не заменит тебя… Но я хочу учиться, да и муж из меня никакой…

— Уходи. — Она высвободилась из его рук, встала. Хотелось расцарапать, разбить это красивое, лживое лицо, эти руки, эти губы, способные преданно целовать лишь флейту.

— Я уезжаю завтра, зайчонок. А сейчас я никуда не уйду от тебя.

— Тогда уйду я. — Она, как слепая, подошла к столу, взяла карандаш, резинку, тетрадь.

В тот вечер родилась первая пьеса цикла «Мое настроение». В высоком регистре, жалобно, как птичий крик, дрожат и трепещут шестнадцатые, им вторят осторожные басы, глубокие и глухие. Пьеса называлась «Разочарование»…

…Гартман назвал пьесу «Одиночество» и главную тему поручил скрипкам. Бархатные басы извлекала из черноты рояля Лора. Она не знала этого Катиного цикла и любила слушать только ее песни. В училище мало кто знал, что Катя сочиняет, а кто знал, частенько приходил в ее класс попеть, послушать, некоторые приносили скрипки, фаготы и подыгрывали ей. На последнем курсе устроили даже небольшой концерт, прямо в общежитии. Погасили свет, зажгли свечи и до глубокой ночи, завороженные, слушали, потом подарили ей корзину цветов. Не было только Родьки. Он прислал письмо, в котором сообщал о своей учебе в Московской консерватории и о том, что у него родился сын. Кате он писал: «Я скоро приеду, зайчонок, не вешай носа и готовься к диплому…»

По-разному были использованы Гартманом темы цикла, задуманные Катей как одно целое. Несвязные, разорванные, они представляли собою теперь отдельные, законченные произведения и были, надо отдать ему должное, хорошо оркестрованы.

— Если бы не он, никто бы и никогда их не услышал, — сказала Катя вслух то, что думала. — Это же непросто добиться таких высот, а у него уже имя.

— Я ничего не понимаю, объясни, чего ты там бормочешь и что вообще с тобой сегодня?

— День сегодня какой-то бешеный, ненормальный! — Катя шептала, но шепот ее был громкий, возбужденный. Она говорила, и губы ее почти касались уха Никиты. — Я скажу тебе, но только тебе; это мои темы, понимаешь? Я их записала и принесла ему показать, он взял мою тетрадь, а вскоре уволился и уехал. У меня дома кассета есть, перед дипломом записывали, размножали, копии увозили на память, а оригинал у меня… Хотя сейчас уже никому и ничего не докажешь, а главное — это никому не нужно. На что они мне?

Что мне их солить, что ли?

— Так он украл твои мелодии?

— Не украл, а хорошо оркестровал и сделал так, что их теперь услышат сотни людей.

— Это свинство.

— Зато какая оркестровка! Он и правда хороший композитор.

— Гартман — вор, — сказал Никита. Когда кончился концерт, они вышли на улицу.

— Ты подожди меня здесь, — попросил Никита, и не успела Катя оглянуться, чтобы посмотреть, в какую сторону он пошел, как он уже исчез.

Несмотря на поздний час, на улице было много людей и окна консерватории еще светились. Из открытых окон доносились звуки разучиваемых гамм, старческим, надтреснутым голосом выводил свою мелодию фагот.

Сквозь стекло первого этажа хорошо просматривался гардероб, и Катя подошла поближе, надеясь увидеть Никиту. «Может, он что забыл?» И вдруг она увидела Лору. Та металась по опустевшему гардеробу, что-то спрашивала у вахтерши, потом исчезла в темном лестничном пролете, выбежала оттуда и, сверкая серебряным платьем, направилась к выходу. Она находилась в двух шагах от Кати и не видела ее, она тяжело дышала, щеки покрылись темным румянцем, волосы, рассыпанные по плечам, сливались с блеском платья — она была, как всегда, неотразима, эффектна, и Катя почувствовала интуитивно, что Лора не видит не только ее, Катю, но и ничего вокруг; она явно кого-то искала, и нетрудно было догадаться кого.

— Привет, Лохман. — Катя шла ей навстречу.

— Катька? Ты? Какими судьбами? Ты была на концерте?

— Конечно…

— Ну и как? Мы страшно волновались…

Катя развела руками.

— Меня до сих пор трясет… Слушай, ты Артура не видела?

— Только на сцене. Слушай, ты что, консерваторию закончила?

— А ты что, не знала? Все, Катька, получилось так, как ты мне напророчила. И консу закончила, и Гартманшей стала. Так-то вот.

— Он твой муж?

— Муж объелся груш. Это наказание какое-то, а не муж. Только и делаю, что кормлю его да смазливых учениц из класса после десяти выгоняю, но это уже отдельный разговор…

А ты-то как? Тоже кого ждешь? Вечно мы их ждем.

— Ушел куда-то, — нерешительно проговорила Катя.

— Вот-вот. И мой тоже ушел. Смотри, на улице почти никого не осталось.

Они поднялись почти одновременно: Лора, увидев Гартмана в гардеробе. Катя — Никиту, показавшегося со стороны консерваторских ворот, со двора.

— Подождите, не уходите! — крикнула Лора, прежде чем захлопнуть за собой дверь. — Сейчас поедем к нам пить шампанское, Кать!

Никита шел быстро, он улыбался, а потом и совсем расхохотался. Он сел на скамейку и, когда наконец успокоился, поцеловал Катю.

— Ты что, с ума сошел?

— Да, сошел. — И он опять рассмеялся. — Посмотри во-о-н туда, — он показал на окно, и Катя увидела Лору. Трудно было определить, что она делает. Она сидела перед Артуром Яновичем почти на коленях и промокала ему платком нос. Рядом суетилась вахтерша с аптечкой.

— Хочешь посмотреть на умирающего композитора? Совершенно бесплатно, один раз в сезоне! — куражился Никита, подзывая Катю поближе к окну. — Знаешь, я решил его проучить…

— Как? — Катя не дала ему договорить. — Так это ты его так отделал? Тебя же в тюрьму посадят! Как, как ты объяснил ему, за что его бьешь? Ты сумасшедший! — Она оттащила его в сторону, в тень.

— Ничего я ему не объяснял, ты же сама говорила, что это никому не нужно. Просто я встретил его, сказал, что хочу ему выразить свое восхищение.

— И выразил?

— Выразил.

— Кулаком?

— А чем же еще?

— А что он, хоть защищался?

— Катенька, это же не мужик — композитор!!! Если бы ты видела его испуганные глаза, это лицо без единой кровинки! Да на него невозможно было смотреть без смеха… — Никита многозначительно поднял палец кверху. — Но он все же сказал мне на прощание: «Мы с Еленой друзья, не больше, как это глупо с вашей стороны…» И все такое прочее.

— Бедняга, он принял тебя за ревнивого мужа одной из своих поклонниц. Но зачем же бить? Вот не ожидала от тебя… Он ведь так и не узнает, за что его избили. — Катя вздохнула. — Кстати, ты не желаешь шампанского?