Джейн Донелли - Мельница на лугу

Делали снимки на память. Эмма попала в один кадр, а затем отстранилась. Она наблюдала за фотографом, бойким, уверенно расставляющим людей для съемки… Она знала, что Марк где-то рядом. Она видела его, когда позировала фотографу. Но она не могла смотреть на него. Невероятно, но она не могла отвести глаза от фотографа, пока не услышала, что Марк говорит:

– Привет, Эмма!

И затем, как бы освободившись, она повернулась и сказала:

– Привет.

Это казалось невозможным, но он был более красив, чем она помнила. Седеющие волосы изменили его, серьезное лицо было больше, чем когда-либо, лицом ее мечты. Он спросил:

– Как ты? – И ответил за нее, прежде чем она смогла что-нибудь сказать: – Чудесный и преуспевающий вид.

«Не выгляжу преуспевающе, а только стараюсь», – подумала Эмма и сказала спокойно:

– Мне так жаль, Марк.

Хотя она никогда не встречалась с Гиллиан, все-таки она была потрясена нелепостью этой катастрофы. Он молча кивнул, она сказала:

– Было очень любезно с твоей стороны прийти на свадьбу.

– Я должен был видеть, что Крисси вышла замуж. Кит счастливый человек.

– Ему повезло, – согласилась Эмма.

Фотограф теперь снимал, как невеста и жених глядят в глаза друг другу. Эмма вспомнила их неуверенность в церкви, сейчас они выглядели восторженно влюбленными.

– Ты не уедешь? – спросил Марк.

– Пробуду остаток недели.

– Я думаю, что ты могла бы остаться здесь теперь, когда твой отец будет один.

Она не считала так. Скоро Кит и Крисси будут жить недалеко, так что ее отец не будет один. Кроме того, у нее есть работа и небольшая квартирка и никто не предлагает ей остаться.

– Я так не думаю, – заметила она.

– Жалко, – сказал он, а затем кто-то встрял в их разговор, и несколькими минутами позже Марк Хардич ушел. В это время другие гости двинулись на праздничный прием в зал по соседству с церковью.

Три года был большой срок. Если бы Эмма вернулась, это далось бы ей нелегко. Некоторые вещи не изменились. Праздничный зал, она танцевала здесь в субботние вечера еще подростком, так и оставался в зелено-кремовых тонах.

Гости – в основном друзья и соседи, но много было и незнакомых людей. Самый близкий сосед, лучший друг Кита, был незнаком ей. За прошлые двенадцать месяцев она встречала его несколько раз лишь случайно.

Причина, по которой она не хотела жить постоянно в «Милл-Хаус», заключалась в близком соседстве с этим человеком. Эмме казалось символичным, что ее первое впечатление, связанное с ним, было таким: когда она приехала как-то домой на выходные, уже стемнело, она вошла в кухню, посмотрела в окно и закричала:

– Мельница горит!

Верхний этаж был ярко освещен. Она уронила чайник и помчалась к двери, а Кит закричал ей вслед:

– Успокойся, все в порядке. Это – лампа.

Эмма уже открыла дверь черного хода. Стояла и смотрела в дверной проем, понимая, что свет недостаточно ярок для пожара и не мерцает. Она спросила:

– Что там происходит с лампой?

– Это проводят электричество.

– Какое электричество? Зачем электричество в старой мельнице?

Это была добротная мельница. Толстые звуконепроницаемые стены защищали ее все годы. Мельнице все было нипочем. Еще детьми они играли в ней, а Томас Чандлер, академически образованный человек, преподававший историю перед уходом на пенсию и теперь, на досуге, изучающий местную историю, любил эту мельницу. Впервые Эмма слышала об электричестве здесь.

– Тип, который купил ее, делает проводку, – объяснил Кит.

– Купил ее? Купил мельницу?

У Кита были рыжие волосы, не нравящиеся многим людям, и карие глаза. Когда он был взволнован, его глаза темнели, когда он был счастлив, они светились янтарем. Они были темны и озабочены теперь. Он сказал:

– Мы не сообщали тебе по телефону. Мы ждали, когда ты приедешь. Мы знали, что ты поднимешь шум.

– Я не понимаю.

– Не много надо, чтобы понять, – сказал Кит. – Попробуй спросить папу.

Томас Чандлер был в гостиной, откуда он, должно быть, слышал суету в кухне, так как комнаты были смежными. Эмма влетела в гостиную, и он сказал мягко:

– Никто не пользовался ею, моя дорогая.

У него была хорошая пенсия. Кроме старых книг и иногда бутылки вина, у него не было никаких расходов. Эмма сказала:

– Если бы деньги были необходимы, я дала бы. Я…

Ее отец улыбнулся:

– Не шантажируй меня, моя любовь, я не нуждался в наличных. Он дал хорошую цену, но я продал не из-за денег.

– Тогда почему?

– Он хотел купить.

– И ты позволил ему это? Просто так? – Эмму трясло. – А если он заделает все штукатуркой и превратит мельницу в кафе?

– Он хотел жить там, работать. Он – художник.

– Что может быть хуже, – стонала Эмма, – свободный художник. – Она накинулась на Кита: – А ты как мог позволить?

Их отец был непрактичный человек, но Кит мог воспрепятствовать контракту. В течение нескольких месяцев Эмма не приезжала, но она звонила каждую неделю, и никто не сказал ей ни слова.

– Как говорит папа, мельница ни для чего не использовалась. – Кит пожал плечами. – Этот Корби относится к сорту людей, всегда получающих то, что они хотят. Я не жалею, что ему продали мельницу.

Эмма жалела. Ей претила мысль, что мельница больше не принадлежит им. Она спросила печально:

– Он собирается строить забор?

Отец показал ей чертеж:

– От мельницы до луга и рощи. Вся земля от забора сада – его.

Это была собственность ее отца, он мог делать все, что угодно. Она спросила:

– Кто он? Что, он едва постучался к вам и уже купил?

Отец снова улыбнулся:

– Да, это было неожиданно. Я встретил его, когда бродил по холмам. Мы оба попали в бурю. Он приглядывал, что купить в этих местах. Он любит сельскую местность. Оставил автомобиль и решил прогуляться. Мы изрядно промокли, пока добрались домой, я пригласил его.

Эмма пробормотала:

– Это звучит как начало глупой пьесы. Мистер Эрншоу приводит домой человека, который занимает его дом.

– Смешно ты говоришь. – Кит широко улыбнулся. – Корби выглядит настоящим чудовищем.

– Так не играйте с ним в азартные игры, или мы можем потерять остальную часть фермы.

– Эй! Представляешь себя героиней пьесы? – засмеялся Кит.

– Нет. И какое у него странное имя. Как там дальше?

– Корби Кемпсон.

– Никогда слышала о нем. – Она улыбалась теперь, постепенно приходя в себя. – Художник-неудачник, конечно.

– Ты еще услышишь о нем, – сказал отец спокойно. Он заколебался на мгновение и добавил другим тоном: – Он прекрасный шахматист. Все время выигрывает.

Она поняла, что Кит имел в виду, когда увидела Корби. Высокий человек, худой и загорелый, как цыган. Не такой тощий, как Марк, но тонкокостный, одежда на нем висела как на вешалке. Эмма была готова ненавидеть его. Она обижалась на потерю мельницы. Когда послышался стук в дверь черного хода и Кит сказал, что это Корби, она внутренне напряглась.