Линн Грэхем - Трудное примирение

— Ужасная? — загремел Люк. — Я потерял пять лет его жизни. Он незаконнорожденный. И что ему еще предстоит из-за этого перенести? Ты что, не понимаешь, что об этом растрезвонят все газеты? Неужели ты рассчитывала, что тебе удастся всю жизнь прятаться за это вранье, будто ты вдова с ребенком? Все это выплывет… разумеется, выплывет, и что после этого будет думать ребенок? О тебе? Обо мне? Вот почему первым моим желанием было, чтобы он оказался не моим. Ради него самого, а вовсе не ради меня. Газеты уже пронюхали, что им известны далеко не все факты, и уже намекают, что эта история выглядит совсем не так, как ее подают. Иначе почему он остался в Англии?

— Газеты? — Она побелела как полотно, ошеломленная приговором, который вынесла ей судьба.

— Неужели ты думала, что можно просто выступить из-за кулис в ту жизнь, которую веду я, и чтобы правда не выплыла наружу? Да если бы не Рафаэлла, вся желтая пресса пестрела бы его фотографиями! Отыскав его в доме твоей подруги в Лэйк-Дистрикт, она выхватила его прямо из-под носа этих готовых на все негодяев.

— Захватила? И где он теперь? — в ужасе спросила Кэтрин, думая при этом, что угроза оказаться в центре внимания прессы возникла куда быстрее, чем она в простоте души полагала.

— Она убедила твою подругу отвезти его на юг, пока не набежали репортеры. Они ждут нас в том доме.

— В каком еще «том доме»? — оторопело спросила она.

На щеках у него заиграли желваки.

— Я купил его для тебя в качестве свадебного подарка. Пять лет назад… Пять долгих, впустую потраченных лет! — яростно выкрикнул он.

Состояние, в каком она находилась, не дало ей возможности сразу оценить всю значимость такого признания.

— Пять лет назад?

Он метнул на нее испепеляющий взгляд.

— Да! Вот такой вот я был дурак. Это я-то, который так гордился своей рассудительностью! Ну теперь-то дошло до тебя, сага? Я действительно любил тебя.

— П-пять лет назад? — ошеломленно повторила она.

— Я не понимал этого до тех пор, пока ты не ушла. — Его интонация, вся манера его поведения была холодной и строгой. — Смеяться последним явно выпало не мне. Я надеялся, что ты вернешься… позвонишь… пришлешь открытку с чем-то вроде «Я там-то»… ну хоть что-нибудь! Я не мог поверить, что ты исчезла навсегда. Я бы никогда не поступил так с тобой. — Это признание, похоже, вызвало новый прилив гнева. Он взглянул на нее и скрипнул зубами. — Я потратил уйму денег на твои поиски. Я настолько извелся, что решил жениться на тебе сразу, как только найду!

Глаза у нее переполнились слезами, и они потекли по щекам. Она старалась подавить рыдания, которые душили ее. Но Люк, оказывается, еще не закончил.

— А найдя тебя, я закрыл глаза на очевидное. Я всему подыскал оправдания. Я держался за иллюзию, которая, вероятней всего, могла родиться только в моем воображении. Почему? — Бронзовое лицо исказилось гримасой гнева. — По одной — единственной причине — ты оказалась самой искусной притворщицей из всех, кого я знал. Так что теперь я только так и могу к тебе относиться.

— Нет, — умоляла она, чувствуя, как его жестокий приговор разрывает всякую связь между ними… или действительно эта связь была оборвана ею самой?

— Однажды ты уже подвела меня. Больше я тебе этого не позволю. — Он произнес это так торжественно, будто давал смертельную клятву.

— Но что же я сделала? — прошептала она.

— Пять лет назад, Кэтрин, я верил тебе больше, чем кому бы то ни было в этом мире. А ты обманула это доверие, — с презрением отчеканил он. — Ты проводишь ночь в моих объятиях, уверяя, как ты меня любишь, и после этого вдруг исчезаешь…

— Я попрощалась с тобой единственно доступным мне способом, — с трудом пробормотала она.

— И тебе, конечно, даже в голову не приходило, что одной из причин, почему я так рассердился на тебя в то утро, было возникшее у меня ощущение, что ты меня просто используешь!

— Как такое могло прийти тебе в голову?

— А как оно могло мне не прийти? К тому же я не хотел жениться на тебе, но я не хотел жениться и ни на ком другом. Мои родители оставили мне не самый радужный взгляд на супружество. Да им один вид друг друга внушал отвращение!

Услышав подобное откровение, она в изумлении подняла глаза.

— Но ты мне никогда ничего такого не рассказывал!

— У тебя было столько иллюзий относительно счастливой супружеской жизни, что я просто не мог заставить себя открыть тебе правду. — Его взгляд был безнадежно мрачен. — Мои родители поженились потому, что им пришлось это сделать. Мать оказалась беременна. Они не любили друг друга. Они даже не испытывали друг к другу симпатии. Все годы, что они прожили вместе, они были абсолютно несчастливы. А от меня им нужны были только деньги. Пока деньги исправно поступали, они не испытывали ни малейшего интереса к моим делам. Но во всем этом я разобрался далеко не сразу. Когда самолет разбился, я потерял только сестру и родителей, которые, по существу, никогда не хотели играть эту роль. Она зажмурилась и опустила голову.

— Я была уверена, что тебя в семье любили.

— Они любили то, что я мог им дать, — сердито возразил он. — Да ведь и ты не сильно от них отличаешься, верно? Десять дней назад ты торчала в квартире Хантингдона и была готова выйти за него замуж. Как ни странно, однако, ты все-таки предпочла меня!

— Он сделал мне предложение в тот день, когда ты нас увидел. До этого между нами никогда ничего не было. По крайней мере с моей стороны. Мне следовало рассказать тебе всю правду раньше, — неуверенно закончила она.

— Правду? — заскрежетал он. — Да ты даже не понимаешь, что значит это слово. Я прямо вижу, как ты теперь начнешь внушать моему сыну, что столь позднее появление меня в его жизни объясняется тем, что ты боялась, что я захочу уничтожить его еще до рождения!

От нарисованной им перспективы ее передернуло.

— Что ты говорила ему обо мне?

У нее было ощущение, что она висит на отвесной скале, цепляясь за нее ногтями. А он ломает их ей один за другим, лишая последней опоры, и острые камни возмездия внизу уже ждут не дождутся ее. Она решилась прыгнуть сама.

— Ничего, — дрожащим голосом сказала она.

— Ничего? — воскликнул он. — Но ты же должна была сказать ему хоть что-нибудь про его отца!

Она принялась с запинками пересказывать выдуманную Харриэт легенду. Она не могла пожаловаться, что он особенно придирался к мелочам. Он перебил ее только раз — когда, услышав, что Дэниэл считает, что его отец умер, резко вспыхнул от гнева. Последняя соломинка сломала спину верблюда. То, что Люк ничего не знал о существовании сына, было уже хуже некуда. Но то, что Дэниэл ничего не знал о нем, было вообще непростительно.