Глория Даймонд - Хозяйка сердца

— А как относительно тебя? — У Одри подкашивались ноги и ей захотелось присесть. — Ты тоже считал, что молчание будет лучшим выходом из положения?

— Кузены мне ничего не рассказали. — Теперь Джон снова выглядел предельно уставшим. — У меня была репутация человека… ну, небезразличного к подлости и изворотливости. Они решили, что мне нельзя доверить такую тайну. Состряпали алиби для Юджина на случай, если Эстер кому-то обмолвилась о прогулке, а также договорились утверждать, что не расставались всю ночь. — Джон сокрушенно покачал головой. — Ирония судьбы в другом… Когда кто-то рассказал, что видел в ту ночь Эстер с одним из братьев Олтман, единственным, у которого не оказалось алиби, был я.

Одри смущенно потупилась.

— Мне так жаль.

— Неважно. В любом случае, с их точки зрения, я как нельзя лучше подходил на роль подозреваемого. Ты же знаешь, я сын человека с запятнанной репутацией. Впрочем, все эти детали несущественны. Просто я хотел, чтобы ты увидела подлинную картину событий.

— Как ты все это выяснил? И когда?

— Прошлой ночью. Уйдя от тебя, я нашел кузенов и выложил им все, что ты мне сказала. И заявил… Словом, призвал к ответу. — Они немного покочевряжились, — продолжил Джон, — но поняли, что я не оставлю их в покое, и все выложили.

— Почему ты не рассказал мне? — осторожно спросила Одри, чувствуя, что ступает на опасную почву. — До того… — Она сделала многозначительный жест рукой. — До того, как все это случилось?

— Я собирался, — пожал плечами Джон, — но Фредерик попросил дать ему тридцать шесть часов. Он хотел во всем признаться Айрис и с достоинством выйти из предвыборной гонки. В его просьбе был известный резон, и я согласился ничего не рассказывать тебе до сегодняшнего дня.

— Фредерик не будет баллотироваться? — ошеломленно спросила Одри. — Почему?

Джон скептически взглянул на нее.

— Боится, что кое-что о нем просочится в печать… Наивно было бы думать, что кандидат избежит скандала и полного краха на выборах.

— Ах вот как. Понимаю. — Она смотрела на краешек восходящего солнца, лучи которого все ярче серебрили песок. — Значит, ты думаешь, что я намерена всю эту историю предать огласке?

— Как тебе сказать… В общем-то… да, я так думал, — медленно произнес он. — До этой ночи.

— А теперь?

— А теперь не знаю. — Джон нахмурился. Щетина, которой он оброс за ночь, придавала ему угрожающий вид. — Тебе представилась возможность воздать всем по заслугам. Так сказать, око за око. Но вроде ты не кровожадна. Иначе не боролась бы так отчаянно за жизнь Юджина.

Господи, вздохнула Одри, да я бы бросилась спасать и тысячу пьяниц, только бы вернуть доверие Джона и искупить свою вину в том, что подозревала его.

— Если хочешь, можешь отправляться в полицию, — устало продолжал он. — Юджин сейчас в таком состоянии, что его ничто не волнует. Да и Фред, думаю, испытает облегчение, когда вся эта история наконец-то закончится. Их волнует сейчас только одно: как бы грех с души снять. В общем, — закончил Джон, — поступай так, как считаешь нужным, и, видит Бог, у тебя есть право на это. Никто не осудит тебя, не собираюсь осуждать и я.

Одри прекрасно понимала, что Джон старается дистанцироваться, специально воздвигая каждым словом стену между ними. Все кончено, он не собирается прощать ее.

Джон медленно повернулся, видимо, собираясь уходить.

— Подожди! — Одри схватила его за руку. — Мы еще многого не сказали друг другу. Столько говорили о прошлом, а настоящее? Теперь нам все известно и об Эстер, и о Юджине. А что же делать с сегодняшним днем? А как же мы?

— Мы? При чем тут мы с тобой? Олтманы несут ответственность за смерть твоей сестры, в этом ты никогда не сомневалась. — Он протянул руку, на запястье которой в свете раннего утреннего солнца была отчетливо видна летящая птица. — А этот буревестник? Ты видела его в ночных кошмарах, но я не в силах ничего изменить.

Голос Джона звучал так бесстрастно, что у Одри разрывалось сердце. К глазам подступали слезы беспомощности и отчаяния.

— У меня теперь будет новый страшный сон, — дрожащим голосом призналась она. — Сон, в котором ты бросаешь меня, обрекая на одиночество.

Перед ней словно разверзлась пропасть этого кошмара, и, не выдержав боли и обиды, Одри залилась слезами. А ведь ей хотелось быть стойкой, гордой, убедительной и достойной доверия. Ей была нужна любовь Джона, а не жалость.

— Я верила в тебя. Ничего не знала, но верила… И в свою любовь к тебе.

Голос у нее задрожал, слезы текли по щекам, как у ребенка, и, увидев их, Джон выругался сквозь зубы.

— Не надо, — мягко попросил он. — Я не хочу больше видеть твоих слез. Никогда.

— Тогда прошу тебя, — взмолилась Одри, — останься со мной.

— Зачем? — спросил он холодно. — После всего, что произошло, ты все равно не сможешь любить меня.

— Смогу, — с отчаянием воскликнула Одри. — И всегда буду любить тебя. Я не собираюсь идти в полицию, не хочу, чтобы прошлое губило еще чью-то жизнь, чтобы оно погубило и нас. — Она прижалась щекой к его руке. — Я люблю тебя! А ты меня? Хоть немного?..

Джон замер на несколько невыносимо долгих секунд и вдруг с силой притянул ее к себе. Страх и паника Одри уступили место приливу радостной надежды.

— Я не могу любить тебя «хоть немного», дорогая. — Он наклонился к ней и зашептал в ухо: — Я могу любить тебя лишь всем сердцем.

— О, Джон…

Он закрыл ей рот поцелуем, заставив замолчать. Одри прижалась к нему, тая от прикосновения к его телу и не веря, что все это на самом деле, что это счастье будет длиться вечно.

И когда Джон взглянул ей в глаза, стало ясно, что волшебный нектар любви, который он пил с ее губ, излечил его душу. Во взоре Джона снова была нежность.

— Я могу любить тебя только так: безоглядно, беззаветно, сходя с ума…

Одри улыбнулась сквозь слезы.

— Что ж… меня это устраивает. — Перебарывая остатки страха, она игриво уточнила: — И на завтрак? И на обед? Даже на ужин?

— Не забывай еще закуску по ночам, — расплылся он в греховной и соблазнительной улыбке.

— А Фред предупреждал меня, что ты никогда не удовлетворишься скромной ванильной булочкой. — Одри не сводила глаз с лица любимого. — Он сказал, что ты никогда не откажешься от более экзотических блюд.

Джон расхохотался.

— Откуда ему знать, что мне нужно? — Он поцеловал Одри в губы. — Хотя в некотором смысле этот ловелас прав. Мне действительно нужны самые разные блюда. Такие, как ветреность и верность, как страсть и гордость, как беззащитность и смелость. — Он улыбнулся. — И все это есть в тебе. — Он снова поцеловал ее. — Так что не меняйся, что бы ни говорил мой кузен.