Праздник любящих сердец - Мейси Ейтс

Элоиза расхохоталась. Это был чистый смех, подобно снегу, что их окружал.

— Откровенно говоря, я не считаю, что он не прав.

— Он бы ответил тебе, что прав абсолютно всегда.

— А как считаешь ты?

— Я считаю, он не прав лишь в тех случаях, когда не согласен со мной.

— Понимаю.

Они оба забрались в сани. На сиденье лежало плотное пятнисто-серое плюшевое одеяло. Винченцо укутал Элоизе ноги. Она смотрела на него, и ее щеки горели.

— Что? — спросил он.

— Нет, ничего. Никто прежде не заботился обо мне.

— Разве не этого ты просила? Тебе хотелось Рождества.

— Мне все нравится. Только, знаешь, мне кажется, я сама прежде ни о ком по-настоящему не заботилась. А теперь мне это предстоит. И очень скоро.

Она опустила глаза на свой живот и провела по нему ладонью.

— Я тоже никогда ни о ком не заботился, — признался Винченцо.

— Не думаю, что это правда, — возразила она. — У тебя есть друзья. И мне показалось, вы поддерживали друг друга в случае необходимости. Думаю, это достойно похвалы.

— Я с радостью готов принять любую твою похвалу, — сказал Винченцо.

— Не сомневаюсь, — ответила Элоиза.

Он занял место в санях и взял в руки поводья.

— Мне даже не пришло в голову спросить тебя, умеешь ли ты управлять тройкой. С чего тебе было учиться ездить на санях?

— Это довольно просто, — ответил Винченцо, легонько дернув поводья, и тройка двинулась с места.

Кони были послушными и управляемыми. Они вели себя идеально. Сани мягко скользили по снегу. Они уехали далеко от дворца, к заснеженному сосновому бору, и очутились на лесной дороге в плотной гуще деревьев. Элоиза оглядывалась, наслаждаясь ожившим перед ней волшебством.

— Я вот-вот готова увидеть фонарь на одной из веток.

Винченцо усмехнулся:

— А если бы я предложил тебе рахат-лукум? Потребовав, чтобы ты предала свою семью?

— Ты фактически это сделал. Но мою семью предать не трудно. — Элоиза вздохнула. — Но если бы речь шла о хорошей семье, рахат-лукума явно недостаточно.

— Ты правда так считаешь? — спросил он.

— Конечно. Я бы потребовала шоколадный торт.

Винченцо улыбнулся:

— Приму это к сведению.

— Я правда рада, что твой отец потерял трон, — тихо сказала она. — И рада, что моя мать лишилась, наконец, своего положения во дворце. Я рада… Рада, что их вывели на чистую воду. И невольно задаюсь вопросом: зачем мне была нужна вся моя психотерапия, если я все равно испытываю такое наслаждение, наблюдая, как рушился их мир?

— Мне кажется, это просто означает, что ты человек.

— И это серьезное неудобство. Быть человеком. Полагаю, я долго пыталась им не быть.

— Что ты имеешь в виду?

— То, как я исчезла. Отгородилась от мира. С головой ушла в садоводство. Все это — попытки не быть уязвимой.

— Было бы несправедливо упрекать тебя в этом.

— Возможно. Но я думаю обо всем, что упустила в жизни. И теперь отрицаю собственную человеческую природу. Я вовсе не так добра, как мне казалось. Когда мы с тобой встретились в саду несколько месяцев назад, я говорила тебе, что отправляюсь с тобой как друг. Но, покидая твою кровать тем утром, я понимала, что наслаждаюсь их крушением. А ведь я так тебя осуждала. Чувствовала себя выше этого. Мне казалось, что я лучше, чем ты. Но это было несправедливо.

— Не суди себя строго. Я постоянно чувствую превосходство над большинством людей.

Элоиза прыснула со смеху. Не могла сдержаться.

— Не сомневаюсь, что так и есть.

Затем они оба замолчали. Сани тихо катили по лесу, позвякивали колокольчики.

— Нам нужно будет вот так же покатать нашего ребенка, — сказала она. — На Рождество.

— Ты так считаешь? — спросил Винченцо. Его сердце сжалось.

— Тебе не кажется, что нам стоит установить семейные традиции на предмет празднования Рождества?

Впервые Элоиза заговорила так, словно готова остаться.

— Не знаю. Считаешь, они важны?

— Думаю, да, — ответила она.

— Откуда нам знать? — спросил он. — Откуда знать, что важно?

— Ну, я бы сказала, нам стоит вспомнить, чего в детстве не хватало нам самим, — медленно произнесла она. — И убедиться, что у нашего ребенка этого будет в достатке.

— Длинный выйдет список, — ответил Винченцо. И вдруг подумал, действительно ли он не хотел раньше становиться отцом, чтобы прервать наследственную ветвь. Может, он просто боялся, что отцовство окажется трудным для мужчины, у которого отца по-настоящему никогда не было? Отца, заботившегося о нем. Винченцо хотел быть настоящим отцом, но он понятия не имел, каково это.

Именно в этот момент он решил показать ей то, что никогда прежде не показывал никому. На развилке он взял левее. Дорога сузилась и стала извилистой, а как только они выехали из лесу, сугробы стали намного выше.

— Куда мы едем? — спросила она.

— Увидишь.

На изгибе тропы горы скрылись из вида, а примерно в двадцати футах вверх по дороге исчез и снег.

— Винченцо! — Она положила ладонь ему на колено.

— Не волнуйся, — ответил он.

Он остановил лошадей прямо на краю обрыва. Внизу пред ними предстало замерзшее озеро. Лучи зимнего солнца сверкали, отражаясь в ледяной глади.

— Винченцо!

— Правда красиво? — сказал он.

— Здесь так прекрасно! Что это за место? — спросила Элоиза.

— Я приходил сюда ребенком. Эти места — часть нетронутой дикой природы Ариосты. И насколько мне известно, нет ни одной тропы, которая вела бы вниз, к озеру, хотя в детстве я не раз пытался придумать способ спуститься к воде.