Саша Майская - Русский купидон

Внезапно эта идиллия была нарушена ревом мотора! На маленький двор въехал «фольксваген-«жучок», из которого с разной скоростью, но одинаковой целеустремленностью высыпались Серафима Кулебякина, румяный гигант Эдик, Кулебякина Аглая с веером и Елена Синельникова.

При виде старушек Кулебякиных Паша Мячиков на секундочку закрыл глаза и тут же их открыл, в надежде, что это мираж. Увы, все происходило на самом деле. Элеонора приветственно помахала Лене на правах старой знакомой и заботливо поправила на голове у Паши венок из привядших одуванчиков. Серафима Кулебякина стремительно прошествовала в сторону «обезьянника», бросив Паше:

— Тебе идет. Больше, чем фуражка.

Только тут старший лейтенант Мячиков очнулся, решительно сорвал с головы венок и устремился вслед за вредной старушкой.

— Извините, Серафима Владимировна, но к задержанному я вас пустить не могу.

— Извини, Павлик, но мы приехали именно за ним. У нас к нему вопросик.

— Задавайте при мне!

— Отлично, так даже лучше. Все-таки представитель власти… Максим!

— Да?

— Во-первых, тебя здесь не обижают? Кормили? Не рукоприкладствовали?

Колян обиженно хрюкнул из темноты, лейтенант Митя возмущенно запыхтел, а Мячиков остался надменно-спокоен. Макс Сухомлинов облокотился на решетку и уставился на Лену укоризненно-нежным взором.

— Кто же может меня теперь, Серафима Владимировна, обидеть? Ежели женщина, которую я люблю больше жизни, своими руками сдала меня в милицию, бросила, можно сказать, в узилище — то что мне теперь само это узилище?! Какая разница, где рыдать по утраченному раю и медленно угасать от тоски?

Мячиков уловил слово «угасать» и тревожно затоптался. Аглая зааплодировала, Эдик одобрительно крякнул и подкрутил пшеничные усы. Серафима с видом Доброй Феи наблюдала за тем, как Лена приникает к решетке и осторожно берет Макса за руку. Потом Серафима откашлялась и грозно вопросила:

— Тогда второе и главное: скажи, Максим, берешь ли ты эту женщину в жены и собираешься ли прожить с ней долго и счастливо?

Макс немедленно заорал:

— Да! Йес! Я-я! Си! Так! Да, да и еще раз да! Лена, выходи за меня, пожалуйста!

Лена засмеялась, смущенно и растерянно оглядываясь на собравшихся, а потом неожиданно прижалась к решетке и наградила Макса горячим и страстным поцелуем прямо в губы. Потом отстранилась и прошептала:

— Ну конечно выйду. Макс, разве я могу выйти за кого-нибудь другого…

Серафима удовлетворенно кивнула и повернулась к Мячикову.

— Пашка, выпускай его.

На круглом и ошарашенном лице старшего лейтенанта неожиданно проступило демоническое выражение. Мячиков прищурился, выпрямился и медленно отчеканил абсолютно железным голосом:

— А вот тут неувязочка, граждане. Никак не могу я выпустить гражданина Сухомлинова.

— Паша, не дури, я матери пожалуюсь…

— Это, Серафима Владимировна, ваше конституционное право, а только выпустить задержанного я не могу, так как в деле имеется официальное заявление, подписанное гражданкой Синельниковой… Так, Елена Васильевна?

Лена кивнула, пряча глаза. Макс нахмурился. Аглая картинно ахнула и затрепетала веером, Эдик расстроился. Серафима же нахмурилась, явно просчитывая в уме дополнительные варианты спасения, наверняка включавшие и силовой захват отделения, и взятие Пашки Мячикова в заложники…

В этот момент Лена подняла голову и кротко попросила:

— Павел Сергеевич, чтобы снять все вопросы, зачитайте мое заявление вслух, будьте добры. Мой жених должен знать правду, какой бы горькой она ни оказалась…

Мячиков кивнул, удалился к себе в кабинет, откуда вышел уже в кителе и фуражке, а также с Лениным заявлением в руке. Встал поближе к фонарю, откашлялся и звучным голосом зачитал следующее:

— Я, Синельникова Елена Васильевна, такого-то года рождения, проживающая постоянно по адресу: Московская область, поселок Кулебякино, Центральная 18, заявляю, что двадцать лет назад Максим Георгиевич Сухомлинов похитил мою… ЧЕГО?!

— Читайте, товарищ старший лейтенант!

— …похитил мою невинность, а вместе с ней и сердце… Настоящим заявлением признаю, что люблю гражданина Сухомлинова больше жизни… и временно передаю его под охрану милиции… как самое ценное свое имущество. Прошу выдать обратно по устному требованию… Дата, подпись… Что ж это за…

— Пашка, держи себя в руках, тут дамы.

— Нет, ну как же это…

— Пал Сергеич, там же еще написано…

— Отвянь, Колян!

— Нет, он прав. Там ваша виза. Зачитайте.

— Ну… Подпись гражданки Синельниковой заверяю… ознакомился…

— Дальше!

— Старший лейтенант милиции, начальник Кулебякинского отделения Мячиков Пы Сы…

Лена нежно заглянула Мячикову в глаза:

— Ну что, доведем дело до суда? Или вернете мне мое ценное имущество?

В этот момент Элеонора, о которой все подзабыли, вдруг зевнула и громко позвала:

— Пашенька, сокол мой, пошли спать. Отпусти ты их, видишь, все наладилось. Отдохнешь, у тебя сегодня день был тяжелый. А я комариков буду отгонять.

Павел Сергеевич постоял минуту, потом махнул рукой, размашисто прошагал к решетке, отпер ее и залихватски распахнул перед Максом.

— Выходи! И чтоб не говорили потом, что Пашка Мячиков формалист и гад! А вообще — ей спасибо скажите.

С этими словами Пашка крепко и по-хозяйски прижал к себе девицу Элеонору, а та от избытка чувств звонко чмокнула его в плешь.

Через десять минут отделение милиции вновь погрузилось в темноту и тишину, а небольшая автоколонна, состоящая из «лендровера» и «фольксвагена», отбыла в сторону поселка.

14

Ночью пошел дождь, настоящий, долгий и прохладный ливень, смывающий желтую пыль, расправляющий пожухшие листья на деревьях, напитавший траву и цветы. Гроза погремела над Кулебякином и унеслась дальше, а дождь остался.

Максим притянул к себе голую и счастливую Лену, прижал покрепче, нашел ее смеющиеся губы и поцеловал нежным, долгим поцелуем. Потом поцелуй стал более настойчивым, а Лена вывернулась из объятий любимого и оседлала его сверху, прижав к подушке могучие руки и придерживая его ноги своими ногами.

Потом эта шутливая борьба неожиданно превратилась во что-то серьезное, и на некоторое время смешки прекратились, потому что им обоим потребовалось немедленно, сейчас же найти нечто очень важное, о чем они в глубине души знали, но никак не могли подобрать этому названия…

А потом, сжимая в руках выгнувшееся дугой тело женщины, погружаясь в него и погибая от любви, Максим вдруг понял — на единственный ослепительный миг — в чем тут дело.