После развода. Отголоски любви - Катя Лебедева

Немедленно, поэтому вхожу в комнату, натягиваю на лицо легкую, почти беззаботную улыбку, и стараюсь, чтобы голос звучал ровно, обыденно.

— Воюющие стороны, может, хватит уже устраивать здесь полигон? — прерываю их идиллию, на что оба недовольно фыркают. — Предлагаю перемирие за кружкой горячего чая с печеньем. Вы уже наверняка все устали от этих бесконечных битв.

Они оба, как по команде, оборачиваются на меня. Сын сияет, его глаза, огромные и бездонные, горят от неподдельного восторга, и в этом сиянии на мгновение тонут все мои тревоги.

— Мама, мама! Ты только посмотри! — он тянет меня за руку, его маленькие пальцы с силой тащит к импровизированному полю боя, усеянному пластиковыми солдатиками и машинками. — Мы с папой только что выиграли самое главное сражение! Мы теперь непобедимые!

Костя поднимается с пола с какой-то удивительной, кошачьей грацией для такого крупного мужчины, отряхивая с дорогих джинсов невидимые пылинки. Он улыбается мне, и в его улыбке, обычно такой сдержанной и деловой, сейчас нет ничего привычного. Она какая-то… иная. Домашняя. По-настоящему теплая, и от этого становится одновременно и спокойнее, и еще страшнее.

— Чай это прекрасное предложение. После такой битвы действительно нужно восстановить силы, — его взгляд, теплый и мягкий, скользит с меня на моего сына, который уже вовсю скачет на воображаемом коне, издавая победные кличи, и Костя добавляет, обращаясь к нему, совершенно спокойно и так естественно, будто говорит это каждый день. — Только сначала, сынок, сходи, пожалуйста, хорошенько помой ручки с мылом. На них целая армия микробов после этих солдатиков.

Воздух в комнате буквально замирает, становится густым и тяжелым, словно перед грозой. Все звуки для меня исчезают, словно кто-то выключил их во всем мире.

Я стою, не двигаясь, парализованная, и чувствую, как земля уплывает из-под ног, а комната начинает медленно плыть перед глазами.

Это слово.

«Сынок».

Он сказал это.

Не снисходительное «малыш», не ласковое «Костюша», не шутливое «командир», а «сынок». Осознанно. Четко. С какой-то невероятной, простой и страшной ответственностью в голосе.

Маленький Костя первый нарушает тишину. Его лицо озаряет такая чистая, такая безудержная радость, такой немой восторг, что на него больно смотреть настолько это чистое, детское счастье идет на контрасте с бурей внутри меня.

Глава 31

Мила

Я раскладываю пасьянс на кухонном столе, когда начинает звонить телефон. В доме тихо, почти непривычно тихо. Костя увез Артема в парк, оставив меня наедине с моими сомнениями.

— Привет, солнышко! — в трубке звучит бодрый, жизнерадостный голос Вики. Он такой громкий и настоящий, что я невольно вздрагиваю. — Что ты там делаешь? Не скучаешь?

— Вик… — начинаю и нервно сглатываю противный ком в горле, чтобы не грузить ее еще проблемами, ведь она и без того погружена в мои проблемы с головой. — Привет. Нет, вроде… карты раскладываю.

— Карты? — она смеется. — Это что, новый способ гадания на любовь? Или на богатого жениха? Говори сразу, я вся во внимании и готовлюсь выбивать из тебя эту дурь! Признавайся!

Ее легкость и простота всегда действовали на меня как лекарство, но сегодня даже они не могут пробить стену моей тревоги.

— Вика, он… Костя… — я запинаюсь, подбираю слова, которые не хотят складываться из хаоса в единое целое. — Вчера… он назвал моего сыночком, и мой проказник его папой назвал.

После этих слов наступает гробовая тишина. Она такая громкая, что я слышу как бьется собственное сердце.

— Что? — наконец выдает Вика. — Повтори, я не расслышала. Мне послышалось? Они как друг друга назвали?

— Да, — перебиваю ее, и слова вырываются сами, торопливо и сбивчиво. — Они играли в солдатиков, а я зашла чай предложить, и мой так просто его папой назвал… И потом Костя опустился перед ним на колени и не осек, а наоборот поддержал.

В трубке снова тишина, но буквально через несколько секунд раздается оглушительный, восторженный визг, от которого я едва не глохну, и невольно отдергиваю телефон от уха.

— А-ааа! Ура! Дождалась! Это же просто фантастика! Наконец-то! — кричит Вика, и я могу представить, как она подпрыгивает от восторга. — Я же говорила! Говорила же тебе, еще когда он начал к вам каждый день приходить! Он же давно уже ведет себя как настоящий отец. Он с ним и занимается, когда ты занята, и в парк водит учиться кататься на этих ужасных роликах! Он же просто обожает нашего мальчика. И тебя тоже! Это же так очевидно, Мил.

— Очевидно? — мои пальцы непроизвольно сминают карту короля пик, и плевать мне, что я ее порчу окончательно и бесповоротно. — Вика, я не знаю… Честно, мне страшно. До дрожи страшно верить в это счастье.

— Чего? — она мгновенно собирается и становится серьезной, явно готовая поставить мне мозги на место. — Чего ты боишься, дурочка моя? Объясни мне, растолкуй, потому что я не понимаю.

Да если бы я сама еще что-то понимала, а я не понимаю.

— Нормальный, адекватный мужчина, который добровольно, сам, без всяких просьб, взял на себя ответственность за тебя и твоего ребенка, который реально заботится о вас, который, прости за прямоту, вошел в твою разрушенную жизнь и помог все по кирпичику собрать. Он называет твоего сына своим сыном, а ты вместо того, чтобы прыгать до потолка от счастья, боишься? Объясни мне логику, я очень хочу ее понять, потому что мой мозг отказывается это понимать!

Я закрываю глаза. Перед ними снова его лицо, серьезное, честное, без тени фальши или сомнения, когда он смотрел на моего сына.

— Я боюсь всего, — тихо признаюсь и ей, и самой себе. Даже голос предательски дрожит. — Своих собственных чувств. Того, что я так изголодалась по простой человеческой ласке и поддержке, что готова принять обычную благодарность и человеческую заботу за что-то большее, за любовь.

Говорю вслух то, о чем думаю уже очень давно. Мне нужен совет, сама я запуталась уже.

— А еще я до смерти боюсь, что и он заблуждается в том, что чувствует. Что он… что он просто заигрался в роль благородного рыцаря, спасающего несчастную женщину с ребенком. Что ему сначала стало нас искренне жалко, он втянулся, привык, а теперь сам запутался в своих чувствах, принимая эту привычку и ответственность за нечто большее.

Я выдыхаю и чувствую, как по щеке скатывается предательская слеза, но не ее смахиваю.

— Я боюсь, что это не любовь, а… а чувство долга. Или самообман. Или еще какая-нибудь ерунда, которая рано или поздно, когда пройдет его запал, кончится, и нам с сыном будет еще в тысячу раз больнее, чем было