Один из многих - Егор Уланов

картину из галереи с тремя фигурами: седым мужчиной, молодой женщиной и третьим, с кинжалом за дверью.

И он бросил сопернику под ноги свой пистолет. Тот с грохотом ударился об пол, но не выстрелил, хотя еще несколько дам на балконе от этого громкого звука упали без чувств.

Кавалергардов стоял прямо и с достоинством, яркий свет окутывал его:

— Сохраните пулю… и живите с ней. Она вам пригодится, — в тишине огласил он громко. Каждый слышал это послание. И молодой человек взглянул мельком на балкон, понимая, что все кончено. И молча вышел из залы в переднюю. Соображая, что хозяин может поднять заряженный пистолет и выстрелить в спину, он на секунду задержался перед дверью, обернулся выжидающе и исчез…

Кардов глупо улыбнулся, ноги его подкосились.

Эпилог

Дмитрий спешил уйти из поместья и на выходе заметил толпу прислуги. Он не выдержал вида людей и побежал во всю прыть, миновав прихожую под большом фронтоном и вылетев прямо на улицу. Не заметив февральского холода, в смокинге и туфлях по снегу он устремился к дорожке. Тени деревьев склонялись над ним, и Дмитрию чудилось, что его преследуют.

Все инстинкты человека в такой момент на пределе, и, верно, он чувствует себя очень близко к дикому зверю. А дикие звери бегут от людей либо убивают их. Поэтому он сейчас бежал через большой сад, словно стремясь скрыться в чаще. И став у огромных кованых ворот, вопросительно заглянул в будку охраны.

— Открывай! — нечеловечески завопил Дмитрий. Сонный охранник нажал кнопку.

Кавалергардов выпрыгнул из ворот, растворившись во тьме.

Так он бежал по улицам и шоссе бог знает сколько времени, пока голова не остыла, и его не начало сильно морозить. Он быстро пожалел, что не забрал пальто. Пар валил изо рта. А руки уже порядочно окоченели. Достал телефон, решительно вызвал такси в приложении — великом благе XXI века. И через пять минут машина должна была уже приехать.

Ночь стояла обыкновенная, февральская. Я и сам, читатель, помню эту ночь. Тогда по темному небу бежали красные облака. И мороз звенел по улицам Москвы.

Машина подкатила, Дмитрий, сотрясаясь и рыча от холода, сел в салон, и они поехали. Он знал, что Петька сейчас спит после смены, а ехать долго, поэтому решил нарушить договор с молодым таксистом, чтоб не замерзнуть насмерть.

Молодой человек не мог смотреть в телефон, и оттого ехал, глядя в окно на Москву. Мысли его были о Елене. Если б он тогда в темной комнате за галереей пошел за ней, Кардов не нашел бы их — они бы прокрались тайным ходом, — и их с ним конфликт не был бы таким разрушительным. А сам он, проходя с Еленой тесный коридор, от волнения и страсти непременно поцеловал бы ее. Страсть вспыхнула бы и в ней. Она ясно осознала бы, что любит его. Что ей с Кардовым скучно. И это привело бы их к тайной связи, ради которой Дмитрий вошел бы в высший свет, притворялся, кланялся и прочее. А после принес бы в жертву все. Но она не ушла бы от мужа. И так у них продолжалось бы до старости, в которой нет ни воли, ни желания что-то менять. Так они однажды посмотрели бы на свои отражения, став новыми Анеттой Степановной Комкиной и редактором Пальцевым, прячась по комнатам на светских раутах. Вся эта придуманная жизнь неслась перед Дмитрием, как дорога за окном. А меж тем, читатель, знайте, что это так и было бы. И он чувствовал это. Я совру вам, если скажу, что не было части сердца его, которая сожалела.

«Вечно играю не за себя! — возмущался Кавалергардов. — Защищал Елену и этих стариков, а вернее бы было, чтоб Кардов нас нашел и устроил скандал. Тогда бы она поняла… И что я там говорил про “оставьте пулю себе”, когда уходил?.. Должно быть, нервы».

Наконец заветные здания показались. Это была Таганская — проезжали храм Николая. Затем повернули налево к некой усадьбе, где размещался в двухэтажном беленом особняке ночной клуб. Перед дверьми толпился и курил народ. У обочины стояло несколько машин; напротив чернело пустыми окнами какое-то здание.

Была полночь.

Дмитрий вышел и сквозь тяжелую двойную дверь забежал внутрь. После оранжевого фонарного света трудно привыкнуть к фиолетовой полутьме. На лестнице стояли два охранника, странно осмотревшие наряд его. На руку ему поставили печать; и он прошел к бару.

Почти все клубы в Москве, даже самые пафосные, открыты на осколках старого мира: в особняках дворян или на фабриках и складах Страны Советов. Вы легко отгадаете советскую строгость богемных мест типа Gipsy или Mutabor. Мест, где раньше кипела работа и сотни трудяг проливали пот и слезы во славу великой идеи. Но где теперь эта идея? Да и страна эта где…

Налево шел проход в большой зал со сценой и баром. Направо — проход ко второму бару, к туалету и маленькому залу, напоминающему комнату с диджейским пультом. Само заведение небольшое, однако везде неоновые надписи и картины на обветренных стенах.

Дмитрий прошел направо, к большому залу. Вокруг сидели молодые люди и дамы, одетые неформально, по большей части в джинсах и футболках. Они все разом взглянули на мужчину в смокинге с растрепанными волосами, а он, не смущаясь, прошел к бару и оперся на оранжевую освещенную стойку.

— Виски Ред Лейбл двойной!

Бармен в белой футболке и фартуке кивнул блестящей безволосой головой.

— Лед надо?

— Чистый.

Поставил стакан. Расплатился картой.

— А че это у тебя с рукой? — крикнул сквозь музыку бармен.

Дмитрий оглядел себя и увидел, что рукав его левый порван выше локтя. Он снял смокинг и обнаружил на белой рубахе небольшое пятнышко крови и разрез. Должно быть, пуля оцарапала.

— В меня сегодня стреляли, — ответил он и разом осушил виски.

— Прикольно, — отозвался лысый бармен.

— Ага, повтори! — указал Дмитрий, и на том их общение кончилось.

Он всадил два двойных залпом, заказав третий со льдом, чтобы сидеть с ним на баре, — вечный рецепт тех, кто приходит в клуб в одиночку. Какая-то дива в серо-жемчужном платье взглянула на него вопросительно, но он только пожал плечами. И хотя в животе стало горячо, но еще не взяло, и Дмитрий ждал, пока постепенно музыка не покажется лучше, а люди вокруг приятнее.

Скоро и это свершилось, он прошел на танцпол, который почти полностью был забит. Скромное пространство составляло пять на десять метров. Места было мало, и он