Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь

А потом, подумав, Цветанка рассудила: толку-то с того, если б она зарубила пять навиев, а на шестом сама голову сложила? Кто привёз бы в разорённое Зайково обоз с продовольствием? Права была Невзора – с паршивой овцы хоть шерсти клок. Если этот навий так горевал, что Маруша за оскорбление белой волчицы лишит его своего благоволения, грех было не воспользоваться этим. Каждый должен заниматься тем, что у него лучше всего получается: воины – воевать, а плуты – плутовать. И уж коли из Цветанкиного плутовства выходил кое-какой прок, то почему бы нет?…

– Не тужи, голубушка, – сказала она, обняв Млиницу за скорбно поникшие плечи. – Выстоим, выживем. Я тебя в беде не брошу.

– К чему мне моя жизнь теперь? – проронила та. – В детушках жила душа моя, а их не стало – и света моего не стало.

– Вот как с тобой быть? – вздохнула воровка. – И домой мне надобно, и тебя боюсь оставить: чего доброго, ещё сотворишь с собой что-нибудь… А ну-ка, собирайся, подруженька, пойдёшь со мною в лес. Мы хоть и волки, да не совсем. Не съедим тебя. Поживёшь с нами, покуда в голове не прояснится.

Млиница испугалась, принялась со слезами отнекиваться, но Цветанка сама собрала в узелок кое-какое бельё и одёжу, взвалила его на одно плечо, а через второе перекинула брыкающуюся и рыдающую женщину. Стремительно проскользив несколько вёрст по слою хмари на земле, она поставила Млиницу на ноги. Некуда той стало деваться: кругом лес дремучий – тишь жуткая.

– Ох, лучше прямо здесь меня сожри! – голосила Млиница, прильнув к замшелому стволу и нарушая своим криком бессловесный покой старых деревьев. – Не волоки меня в чащобу свою тёмную!

– Глупая ты баба, – хмыкнула воровка-оборотень. – Ежели б мне тебя сожрать понадобилось, от тебя уж давно и косточек не осталось бы. Жизнь твою хочу я уберечь, дурёха. Не шуми, идём-ка лучше.

Повесив узелок себе за спину, она подхватила Млиницу на руки и понесла дальше.

– Ох, кто ж там за скотиной-то ходить будет! – причитала женщина. – Дом-то мой на кого останется!

– Я сбегаю, договорюсь с твоими соседями, – утешила её Цветанка. – Мир не без добрых людей, пособят. Скотина не помрёт, сыта будет, а по стенам не горюй. Они стоят – есть-пить не просят.

Млиница так тряслась от ужаса, что ноги отказались ей служить, и Цветанке пришлось переносить её через порог лесного домика, точно невесту. А дома всё шло своим чередом: в печке пыхтела каша и дозревала грибная похлёбка с луком и горохом, а Невзора кормила грудью Светланку. Смолко в волчьем облике, превратив чисто обглоданную оленью лопатку в игрушку, весело гонял её по горнице – забрасывал под лавку и потом с пыхтением доставал оттуда.

– Ну, вот мы и дома, – сказала Цветанка, ставя Млиницу на ноги.

Поспешила воровка отпускать её: приняв, видно, оленью кость за человечью, та упала без чувств. Смолко тем временем загнал лопатку глубоко в подпечек и теперь озадаченно скулил – не мог протиснуться в узкое пространство, чтоб достать свою игрушку. Цветанка уложила Млиницу на лавку и принялась брызгать ей в лицо водой, а Невзора спросила:

– Это ещё что за гостья?

– Да вот, привела в Зайково обоз, а они меня этак отблагодарили, – усмехнулась воровка, похлопывая Млиницу по щекам. – Отдали Зайцу в жёны вдовушку. У неё вся семья погибла. Не знаю вот, что теперь с этим подарочком делать… Одну оставить страшно, ещё руки на себя наложит, а к нам идти – в крик, в слёзы: «Боюсь, боюсь!» Беда с ней, одним словом.

Когда Млиница открыла глаза и села, к её коленям приласкался Смолко. Он ещё не успел вырасти в огромного, чудовищного зверюгу и выглядел вполне умильно со своей смешной пушистой мордахой и круглыми, детски-несмышлёными глазёнками. Поставив лапы Млинице на колени, он облизал ей лицо мокрым розовым языком.

– Славный… щеночек, – пролепетала та, прижимаясь к стене.

Смолко сообразил, что в зверином облике он великоват и этак ему кость не достать, а потому перекинулся в хорошенького крепкого малыша. Когда он полез на четвереньках в подпечек, Млиница немного осмелела и даже засмеялась над его ужимками, а при виде сосущей грудь Светланки у неё влажно заблестели глаза. Видно, она вспомнила своих детишек.

Усилия Смолко между тем увенчались успехом, и он торжествующе выбрался из подпечка с лопаткой в зубах. Млиница вздрогнула, и Цветанка с усмешкой успокоила её:

– Да не бойся ты. Мы людей не едим. Не видишь, что ль, что кость – звериная?

Наевшаяся Светланка с любопытством посмотрела на незнакомку и растянула ротик в забавной щербатой улыбке, которая отразилась на лице Млиницы, как в зеркале. Видя, что дитя действует на впечатлительную гостью умиротворяюще, Невзора вручила девочку ей:

– На-ка, подержи.

Светланка охотно отправилась на руки к незнакомой тёте с несчастными, испуганными глазами. С какой-то недетской мудростью малышка понимала, что её надо успокоить и ободрить, и к удивлению Цветанки обняла Млиницу за шею. А Невзора добродушно молвила:

– Ну, видишь теперь? Человечье дитё растёт среди Марушиных псов – и до сих пор живёхонько и здоровёхонько.

В первую ночь Млинице было очень и очень не по себе в лесном домике. Ей отвели тёплое местечко – на печке, и она дрожала там, боясь высунуть нос. Невзора взяла Смолко с собой на охоту, а Цветанка осталась дома – приглядывать за Светланкой.

– Ну, чего ты там трясёшься? – усмехнулась она, откинув занавеску на лежанке. – Слезай-ка лучше, да похлёбки с кашей покушай, а то на голодное брюхо не очень-то спится.

С печки на неё смотрели широко распахнутые, тревожно блестящие глаза.

– Да мне что на голодное, что на сытое – всё одно не усну, – еле слышно пробормотала Млиница.

– Слушай, хватит уже бояться, – проворчала Цветанка. – Мы – не людоеды, сказано ж тебе!

Когда Светланка крепко уснула, воровка забралась на лежанку. Тесновато там было двоим, но она кое-как угнездилась рядом с Млиницей. Женщина покорно разомкнула губы под поцелуем и впустила жадный язык Цветанки; сперва она отвечала на ласки вяло и скованно, но потом начала потихоньку входить во вкус. Морковки под рукой на сей раз не было, но воровка успешно ублажила Млиницу ртом. Та боялась разбудить ребёнка и приглушённо стонала сквозь сомкнутые губы.

Невзора со Смолко вернулись с охоты сытыми и принесли мяса для Цветанки. Та не стала есть при Млинице – вышла на крылечко и там утолила голод.