Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь

«Юная нахалка, – прозвенел, отдаваясь пленительным эхом в голове Цветанки, смеющийся голос. – Ты хоть знаешь, кто я?»

В этом удивительном чертоге с души падали все цепи, радостно таяли запреты, и все желания выпущенными из клетки птицами устремлялись на свободу. Цветанка без смущения делала и говорила то, что распускалось внутри неё ослепительным цветком правды…

«Ты – самая прекрасная женщина, госпожа, – беззастенчиво вырвалось у неё из глубин сердца. – Уж не гневайся: когда я вижу такую красоту, я теряю голову».

«Да, твоё неисправимое женолюбие мне известно, – усмехнулась дева, и её воздушные пальцы с пуховой нежностью скользнули по щеке Цветанки. – Я мечтала создать своих детей такими, как ты – чтобы в них было столь же много любви, сколько в тебе. Любовь у тебя можно брать бесконечно – её в твоём сердце не становится меньше… И это неудивительно: ведь твоя мать – Любовь».

Из облачного тумана пальцы девы выудили янтарное ожерелье, при виде которого сердце Цветанки разорвалось на тысячи мерцающих светлячков и разлетелось по всему миру… Тепло матушкиной улыбки незримо коснулось её невесомым лучиком, погладив по макушке.

«Я должна собрать как можно больше любви во Вселенной, дабы исцелить мой мир, – с безгранично светлой материнской печалью в синих очах молвила дева. – Моей собственной, увы, не хватило… Мне больно от того, что творят мои дети, но я не могу остановить их: я отделила их волю от своей и дала им свободу действий. Ты – совершенный образец того, какими бы я хотела видеть их. Мне жаль, что для тебя я останусь только мачехой…»

Уста девы приблизились, и Цветанка растворилась в звенящих чарах поцелуя, от которого душа разлеталась тысячами звёзд, теряя память и своё «я». В каждой звезде сияли свои миры, зарождалась жизнь, и разумные существа познавали себя и пытливо стремились раскрыть тайны мироздания. На одухотворяющих крыльях этого поцелуя Цветанку понесло назад по радужному проходу и выбросило в висевшее на цепях тело. Рука воина содрала с неё кровавые лохмотья рубашки, и белозубая пасть искривилась усмешкой:

– Так ты – девица? Так даже веселее!

Воспоминание о чудесном поцелуе хлестнуло Цветанку сильнее кнута, но это была живительная боль. Её горячие отголоски пробудили в мускулах жаркую ярость, и они начали грозно надуваться под исполосованной до крови кожей, образуя единый живой доспех, твёрдый как сталь. Хрясь! – одним рывком выбитое плечо встало на место, а тело воровки начало покрываться белоснежной шерстью. С гортанным рыком она подобралась вверх на цепях, пока те не натянулись прямой струной меж стволами; могучим человеко-волком она смотрела на своих мучителей, и остатки одежды сползали с неё лоскутками. Цепи лопнули, как тонкие волоски, и на землю спрыгнула уже белая, как снежный буран, волчица, готовая рвать в клочья всех, кто встанет на пути. Навии ошарашенно расступились, и Цветанка помчалась по деревне, разбрасывая вражеских воинов силой хмари, которая гневной волной катилась впереди неё. Ни один меч не поднялся против неё – наоборот, навии расступались в благоговейном ужасе, а некоторые простирались ниц в порыве поклонения.

Обтянув место казни яростным кольцом из хмари, она подскочила и вознеслась высоко над деревней. Беда копошилась на чёрной ладони земли, нужно было только сдуть проклятых муравьёв, вообразивших, что им всё дозволено… Цветанка обрушилась с высоты своего прыжка, и от приземления четырёх белых лап твердь содрогнулась, будто где-то вдалеке треснула и рассыпалась гора. Кольцо хмари с гудящим «фух» резко сомкнулось, и все костры в один миг потухли… Цветанка стояла, тяжко переводя дух, а вокруг горько дымились пепелища. Спасла ли она людей? Увы, нет: у столбов висели на цепях лишь обугленные останки, и из груди Цветанки вырывался горестный рёв.

«Прочь! Прочь с моей земли! Прекратите бесчинства и кровопролитие!»

Навии приближались к ней на полусогнутых ногах, а впереди всех – голубоглазый воин, который сёк её кнутом. Опустившись на колени, он снял шлем, и на плечи ему упала золотая вьющаяся грива. Мужественно хорош собой был мерзавец, но Цветанке хотелось перегрызть его длинную, могучую шею. Мягкой поступью хищницы она приблизилась к нему, а он, взирая на неё голубыми льдинками своих чистых безжалостных очей, обратился к ней:

– Госпожа, молю тебя о прощении: я посмел поднять на тебя руку. Скажи, кто ты? Ты – посланница Маруши? Чего ты хочешь? Мы всё исполним!

«Всё, чего я хочу – чтоб вы убрались отсюда!» – рыкнула Цветанка.

– Если такова твоя воля – да будет по слову твоему, – поклонился золотоволосый навий.

Цветанка не верила своим глазам: он достал большой, окованный золотом рог и протрубил в него. Протяжный гул пронёсся над землёй тоскливым кличем, и отряд навиев, построившись, направился прочь из разорённой, обескровленной деревни. Горе ещё реяло над головами чернокрылой птицей, овдовевшие бабы выли у чёрных кострищ, а уцелевшие мужики, чумазые и хмурые, смотрели исподлобья на белую волчицу, которая с болью во взоре бродила по улочкам синеоким призраком. Видно, не верилось им в своё спасение, дарованное Марушиным псом… «Какой-то здесь подвох», – должно быть, думали они.

Возле домика Цветанка рухнула наземь в человеческом облике. Во рту стояла горькая сушь, в багровых следах от кнута горела и постукивала боль, а к ней уже спешила встревоженная Невзора:

– Цветик, кто тебя так?

Она подогрела воду, и Цветанка обмылась, дрожа и кусая губы. Слова застряли глубоко в горле, а сердце ныло тлеющим угольком. Только на следующий день смогла она рассказать Невзоре о случившемся, а также забрала забытую в лесу около Зайково тележку с добычей. Не до обмена было сейчас жителям…

Мука закончилась, крупы оставалось на два-три обеда для Светланки, и Цветанка отправилась на разведку в город. Нижний Волчок с виду как будто продолжал жить обычной жизнью, но по несчастным и испуганным глазам горожан Цветанка поняла: беда пришла и сюда. А вскоре она и здесь увидела навиев, которые спокойно расхаживали по улицам. Порасспросив жителей, воровка узнала, что город был сдан захватчикам без боя – по распоряжению градоначальника, получившего приказ от самого князя.

У Цветанки была с собою связка беличьих шкурок, но обменять их на съестное не получилось: на торговлю или мену теперь следовало получать разрешение у новых хозяев города. Ткнувшись в пару-тройку мест и получив отказ, Цветанка снова ощутила предвестники яростного вихря в груди. Вдруг её осенило: если навии, увидев её в облике белой волчицы, покинули деревню, то, быть может, ей удастся прогнать врага и из города? Скинув одёжу в укромной подворотне, Цветанка перекинулась в зверя, но шерсть её снова стала обычной, тёмно-серой… Как же так? Встреча с прекрасной девой в облачном чертоге казалась такой настоящей, при воспоминании о поцелуе душу Цветанки всё ещё наполняли отголоски небесного восторга, отнимающего дар речи. Неужто сама богиня Маруша разговаривала с нею? Не такой, совсем не такой представляла её себе воровка…