Ребекка Уинтерз - Мой милый доктор

— Не знаю, как вы, — тихо сказал хозяин, увидев, что она изменилась в лице, — но я умираю с голоду. — Он выдвинул один из складных стульев, стоявших вокруг ломберного стола, явно знававшего лучшие дни. — Пока вы снимали грим, я приготовил кое-что поесть.

Его голос вернул Кит к действительности. Она села и по его настоянию положила на свою тарелку сандвич с цыпленком и картофельные чипсы. Еда выглядела аппетитно, и, к собственному удивлению, Кит поняла, что очень голодна.

Судя по тому, как быстро опустошал свою тарелку доктор, он тоже давно не ел. Как странно: всего лишь час назад она смотрела балет и даже не знала о существовании этого человека. Однако сейчас она сидит за его столом, в его одежде и пользуется его гостеприимством.

Может быть, она действительно давно утратила связь с реальным миром, а удар головой об лед лишь ускорил этот процесс?

— Расслабьтесь, — приказал он, глядя на нее поверх кофейной кружки. — Наслаждайтесь едой. Если хотите добавки, пожалуйста, припасов хватит.

Кит подняла на него глаза. Его доброта тронула ее.

— Спасибо. За все.

Ее губы дрожали.

Он удивленно рассматривал Кит. Как загадку, которую должен разгадать. Тонкие усталые морщинки появились вокруг его глаз и в уголках рта. Он ответил на звонок таксиста после, долгого рабочего дня, подумала Кит, а теперь из-за нее теряет драгоценное время и возможность выспаться.

— Поскольку вы признали, что кое-что должны мне, почему бы для начала не назвать ваше имя? — спросил он, предлагая ей кофе.

Она отказалась от кофе и снова солгала:

— Линда.

— Вы не похожи на Линду, — мягко возразил он, давая ей шанс сказать правду, но она не смогла. — Таксист говорил, что вы кричали, когда подбежали к машине. Будьте честной. Вы бежали от чего-то или кого-то.

Кит глубоко вздохнула и попыталась собраться с мыслями. Завтра утром она уйдет и никогда больше не увидит этого доктора, значит, нет нужды признаваться ему, кто она на самом деле.

Он подождал, но, не дождавшись ответа, вытер нижнюю губу подушечкой большого пальца.

— Откровенный разговор помог бы вам. Очень часто то, чего мы боимся, — это сам страх. Я знаю, звучит банально, но ведь это утверждение так часто повторяется именно потому, что в нем много правды.

Кит помассировала виски, будто боль могла исчезнуть от простых прикосновений.

— Послушайте, доктор Бэннинг, — выпалила она, — это совсем не то, что вы думаете, и я не могу об этом говорить.

Ее голос дрожал.

Он наклонился вперед.

— Если вы стараетесь выгородить вашего мужа или ухажера, помните: все, что вы мне скажете, конфиденциально и не выйдет за пределы этой комнаты.

Кит покачала головой.

— Я не замужем, и происшедшее не имеет абсолютно никакого отношения к моему «ухажеру», как вы его назвали.

Он нахмурился, явно не собираясь сдаваться.

— Вас не избили, не изнасиловали. Я могу это подтвердить. Но вы получили травму другого рода.

— Да.

— Вы напуганы.

После долгого молчания она ответила:

— Я в ужасе.

— Я вам верю. Иначе вы не пошли бы на такой отчаянный шаг. Но почему приют для бездомных? Вы просили таксиста отвезти вас в приют для бездомных. Неужели вам действительно больше некуда деваться? Не к кому обратиться за помощью?

— Не к кому. — Ее лицо исказилось. — Некуда. Нет ни одного безопасного места. Вот почему все так ужасно.

Он пристально посмотрел на нее и сказал, растягивая слова:

— Вы устали. Если вы немедленно не ляжете в постель, то свалитесь со стула. В смотровой вам будет удобно и безопасно. Я загляну к вам ночью проверить, не появились ли осложнения. Утром все будет выглядеть гораздо лучше.

Кит кивнула. Она устала… ужасно устала и была благодарна за то, что разговор окончен.

— В аптечке вы найдете новые зубные щетки. Я купил их на случай, если заедут с ночевкой мои племянник и племянница.

Кит встала из-за стола, почему-то успокоенная, упоминанием о семье. Ему на вид лет тридцать пять — тридцать восемь. В таком возрасте у мужчины должны быть жена и дети. Однако что-то в его словах навело ее на мысль, что жены и детей у него нет.

— Спокойной ночи, доктор Бэннинг. Еще раз, большое спасибо.

Выходя из кухни, она лелеяла надежду, что не споткнется о пижамные штанины и не опозорит себя падением.

— Я загляну подоткнуть одеяло, — сказал он, внося первую веселую нотку в их разговор, но Кит была не в том состоянии, чтобы оценить шутку.

— В-вы никому не скажете, что я здесь, правда?

Их взгляды встретились.

— Кому бы я мог сказать?

— Полиции, например.

— Зачем? Вы кого-нибудь убили? — спросил он с таким спокойствием, словно разговаривал с ребенком.

— Нет. На самом деле я… я боюсь, что кто-то хочет убить меня.

Он обдумал ее ответ.

— Здесь с вами ничего не случится. Вы в безопасности.

Удивительно. Он больше ни о чем не спросил, подумала Кит.

При обычных обстоятельствах Кит вряд ли смогла бы уснуть в больничной обстановке, но доктор внушал ей такое доверие, что она заснула, как только ее голова коснулась подушки.

Когда он вошел в комнату прикрыть ее еще одним одеялом, она едва ли ощутила его присутствие и не слышала, как он пожелал ей сладких снов.

На следующее утро Кит проснулась от дразнящего аромата кофе и бекона. И зашевелилась.

— Итак, вы наконец, проснулись. — Громкий мужской голос заставил Кит выглянуть из-под одеял.

Ей не сразу удалось сосредоточиться. За много недель, это была первая ночь, когда ее не мучили кошмары. Головная боль уменьшилась, и шишка на лбу не казалась такой огромной.

— На случай, если не помните, вы — в моей клинике.

Кит уже совсем очнулась и почувствовала угрызения совести. Не только потому, что ее холят и лелеют и так хочется продлить эти мгновения, но и потому, что он продолжает обслуживать ее, а она все еще ничем не может ему отплатить.

— К-который час? — спросила она, не высовывая головы из-под одеяла.

— Настолько поздно, что я размышлял, готовить завтрак или ленч.

Из-под одеяла раздался тихий удивленный вздох. Кит села в постели и прижалась спиной к стене. Смущенная, чувствуя себя, нашкодившим ребенком, она пригладила волосы, заметила, что он следит за ней, и покраснела, что было уже совсем нелепо. Он же врач, в конце концов.

— Вы совсем не похожи на того подстреленного лебедя, которого я прошлой ночью извлек из атласной пелерины, Линда. — Бэннинг сделал ударение на ее имени, и она прекрасно поняла, почему: он хотел, чтобы ей стало стыдно. И он, своего добился! — Поешьте, пока не остыло.