Айра Левин - Все или ничего

— Давай прогуляемся, — улыбнулась она ему.

Ночь была ясной, ярко светили звезды, и свет неоновых ламп отражался в лужах на мостовой. Но было уже по-осеннему прохладно, и они шли быстрым шагом, держась за руки и вдыхая чистый звенящий воздух. Они остановились всего один раз, чтобы взглянуть на витрину зоомагазина.

— Ох, нет, — тихо сказала Брайони, — мне этого нельзя позволять.

— Любишь собак?

— Люблю. — Черно-белый щенок в витрине сел, зевнул и приветливо завилял ей хвостиком. — Интересно, какой он породы?

— Я думаю, помесь, — ответил Грант.

Брайони улыбнулась.

— Спокойной ночи, малыш, — ласково сказала она и отвернулась.

Грант задумчиво посмотрел на нее.

— Наверное, не очень практично заводить собаку в Хит-Хаусе.

— Это уж точно, — поморщилась Брайони, — учитывая гостей, летучих мышей, опоссумов и прочих тварей.

Он взял ее за руку и ухмыльнулся.

— Ты говоришь так, будто все они принадлежат к одному виду — гости, летучие мыши и опоссумы, но мне кажется, ты смогла бы обучить собаку. Здесь направо.

— Я довольна, что ты предложил прогуляться, — уже в номере сказала Брайони, разматывая на шее шарф. — Вся эта чудесная еда… — Она замолчала, услышав телефонный звонок.

Грант снял трубку, и она увидела, что лицо его помрачнело. Затем он отрывисто бросил:

— Ну а вы-то как считаете, в чем дело?

— Что случилось? — взволнованно спросила она, когда несколько секунд спустя он положил трубку.

— Ханна заболела — высокая температура, опухшие миндалины, возможно, ангина, но они пока не уверены. Брайони…

— Ты собираешься спросить меня, понимаю ли я, что тебе надо ехать? Разумеется, понимаю. Звони насчет билета, а я начну собирать твои вещи.

Он на секунду закрыл глаза, а затем обнял ее.

— Мне очень жаль, — тихо сказал он. — Нам не повезло, правда? Мне хотелось подарить тебе что-нибудь…

— Грант, — ее ясные голубые глаза смотрели прямо на него, — если ты считаешь, что мне нужны подарки, то ты меня совсем не понимаешь.

— Я… — Он замолчал и, похоже, передумал говорить то, что собирался сказать. — Что ты будешь делать?

Брайони поморщилась.

— Наверное, вернусь на работу, не знаю. — Она коснулась его лица своими пальцами. — Мне было очень хорошо все это время. Спасибо и, ради Бога, не волнуйся за меня, со мной будет все в порядке.

Привычные слова при прощании, подумала она, когда спустя час осталась в номере одна. Интересно, смогу ли я вновь стать такой, какой была?

Она зашла в спальню и уставилась на два своих платья — черное и голубое, висевшие в гардеробе, а затем, стремясь подавить в себе надвигавшуюся эмоциональную бурю, вдруг приняла неожиданное решение — она на короткое время заедет навестить мать и сестру.

Было странно находиться в Сиднее, зная, что Грант здесь, неподалеку. Брайони решила позвонить ему и справиться о здоровье Ханны; но, заглянув в телефонную книгу, не обнаружила никаких Г. Гудманов, а искать Гранта через офис ей не хотелось.

Поэтому она провела день с матерью и сестрой Сарой, поиграла с племянниками, а ночевать вернулась к матери. Тогда же и состоялась между ними задушевная беседа.

— Я так рада видеть тебя, дорогая, я уж начала думать, что ты про нас совсем забыла. — Серена Ричардс задумчиво посмотрела на Брайони, когда они ложились спать в ее маленькой, но уютной квартирке. — Вообще-то говоря, — продолжала она, — я уже решила сама навестить тебя в Тасмании.

— Ну что ты, мама, как я могла вас забыть, — запротестовала Брайони. — Ведь я же тебе часто пишу и звоню.

— Знаю, — улыбнулась мать. — Я храню все твои письма, и не только из сентиментальных соображений, это прекрасное повествование о радостях и горестях управления отелем, но… Брайони, ты так и не объяснила мне, почему так стремительно покинула Сидней, мне осталось только предположить, что причиной явилась несчастная любовь.

— А почему ты так решила?

— Видишь ли, я достаточно хорошо тебя знаю, знаю, что ты не будешь жаловаться и стонать, — сказала ей мать с легким упреком. — К тому же я хорошо знаю твое честолюбие.

Брайони поморщилась, а затем вздохнула.

— Что-то в этом роде, мама. Мам, из твоих писем я поняла, что ты собираешься замуж, а выглядишь ты прекрасно, — с искренним восхищением добавила она.

Серена Ричардс слегка зарделась и ответила:

— Ты не возражаешь?

— Возражаю! С какой стати? Я буду только рада.

— А у меня такое впечатление, что у тебя складывается как бы наоборот, — печально сказала Серена и помрачнела. — Однако вот что я хотела сказать тебе, Брайони. Я понимаю, как тяжело говорить о таких вещах даже с матерью, а может, особенно с матерью, но, видишь ли, ты всегда можешь мне довериться, и, возможно, я смогу чем-нибудь тебе помочь. Понимаешь, — продолжила она, тщательно подбирая слова, — меня всегда беспокоило то, что… любовь может вылиться для тебя в проблему.

Брайони в удивлении захлопала ресницами.

— Почему? — прошептала она.

— Во-первых, ты очень привлекательна…

— Не привлекательней Сары.

— Нет, но в тебе это проявляется иначе, и потом у Сары более легкий характер. Мне кажется, для нее влюбиться — это приятное, счастливое состояние, а вот для тебя — я всегда опасалась, что… для тебя это будет иначе.

— Но почему? — повторила Брайони, удивленно глядя на мать.

— Дорогая, не смотри на меня так, — мягко сказала Серена. — Я всегда знала, что мужчины будут сходить по тебе с ума, ты не просто привлекательна, ты — роковая женщина. Даже в самом раннем детстве ты никогда не плакала, когда я указывала тебе на твои ошибки, а лишь смотрела на меня с невероятным высокомерием, а когда стала чуть постарше, требовалась мудрость царя Соломона, чтобы убедить тебя не делать чего-либо. Я всегда понимала: этой девочке придется нелегко в жизни.

— Так оно и есть, — согласилась Брайони. — Но если бы ты только знала… — Она замолчала и передернула плечами.

— Расскажи мне, дорогая.

Брайони встала и прошлась по комнате.

— В моей жизни было лишь два серьезных романа, — решительно заговорила она, — хотя я и считала, что влюблялась пару раз и до этого, но в первом случае он оказался лжецом и обманщиком и я по-настоящему не любила его, а во втором… Во втором, — повторила она изменившимся голосом, — это человек, без которого, я кажется, не смогу жить, но для которого я могу быть лишь строптивой любовницей. Я думаю, ты не можешь не видеть в этом ужасной иронии.

— Моя дорогая, ни один мужчина не стоит этого, — спокойно заметила Серена.