Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 1)

Из полутора тысяч девушек на выданье, явившихся на отбор, поездки на смотрины удостоились триста. И Ждана тоже – кто бы сомневался! И потянулись по дорогам к Жаргороду, Любину и Лебедыневу длинные вереницы повозок, а в этих городах уже вовсю готовились к приёму огромного количества приезжих. Возводились временные гостевые дома – огромные, длинные деревянные сооружения на двести человек, с каморками для каждой девушки и её сопровождающих. Размещались они за городской чертой, прямо в поле, но снабжались всеми удобствами – кухней, уборными, банями, конюшнями. Одним словом, это были целые гостевые поселения, которые после окончания смотра невест разбирались, дабы ни у кого не возникло соблазна занять дармовое жильё, почти всё время пустующее и используемое только раз в три года.

Ждане выпало ехать в столицу – Лебедынев. Занятый важными делами отец не мог надолго отлучаться из города, и девушка отправилась на смотрины с матерью, служанкой и двумя мужиками-возницами, правившими повозкой поочерёдно: пока один отдыхал, другой погонял четвёрку лошадей. В колымаге можно было не бояться дождя и иногда дремать на ровной дороге, да и снедью они запаслись как следует. Провожая взглядом бегущие мимо поля, лесочки, озерца, деревни, Ждана предавалась мечтаниям. Воображение рисовало ей встречу с женщиной-кошкой – обязательно голубоглазой, огромного роста, с крупными, пружинистыми кудрями, длинными сильными ногами, тонкой талией… Ох. Колымагу встряхивало на кочках, мечты разлетались вдребезги, и Ждане приходилось снова собирать их по кусочкам. Под конец поездки, измотанная дорогой, она растеряла почти весь образ своей будущей избранницы, ясным остался только кусочек мозаики с голубыми глазами. Из телесных ощущений её донимала боль в пояснице от тряски и долгого сидения, а голова отяжелела от недосыпа. Больше всего ей хотелось упасть на мягкую постель с периной и выспаться, вымыться в бане и съесть хороший обед, а не кусок недельного калача с квасом – под гнётом этих простых нужд мечта о прекрасной дочери Лалады немного отступила в тень, но совсем не улетучилась. Голубые глаза маячили вдали.

В гостевом доме Ждане не понравилось. Теснота, духота, проходной двор… Каморки для приезжих располагались в два ряда и не имели даже дверей – спереди закрывались матерчатыми пологами. В каждой каморке было четыре спальных места, в два яруса. Для удобства сна город снабдил гостей только соломенными тюфяками, а все остальные принадлежности – подушки, одеяла, простыни – те должны были захватить с собой. Запасливая и предусмотрительная мать всё это, конечно, взяла из дома, но Ждану, впервые отправившуюся в такое далёкое путешествие, эти условия потрясли своей стеснённостью. Сами толкаться в общей трапезной они с матерью не захотели – послали туда за обедом служанку и одного из возниц. Баня тоже не доставила никакого удовольствия: во-первых, ждать своей очереди пришлось невесть как долго, во-вторых, ни попариться основательно, ни полежать разморённо на полке, сколько душа пожелает, было невозможно – только помыться наскоро, в тесноте, да побыстрее освободить место. Смутная надежда, что хотя бы выспаться с дороги удастся, тоже не оправдалась. Когда Ждана наконец устроилась на своей лежанке, на казённом тюфяке, но зато на домашней пуховой подушке, стало ясно, что о таком же по-домашнему сладком сне придётся забыть. Отовсюду слышалась сорочья трескотня: взволнованные девушки без умолку болтали со своими матерями, няньками, служанками, обсуждая предстоящие смотрины. Продолжалось это почти до рассвета.

«Ох, матушка, спать невозможно», – не утерпев, вздохнула Ждана.

«Ничего, ничего, – сказала мать с соседней лежанки. – Чай, не дома – в гостях, тут уж что хозяева дали – тому и радоваться надо. Ради такого дела можно и потерпеть малость. Да и как тут спать, сама посуди! – улыбнулась она, приподнявшись на локте. – Когда завтра твоя судьба должна тебя найти, думки об этом любой сон отнимают!»

Мать всегда отличалась смирением и скромностью, а привередливостью и барским чванством не страдала. Отец взял её из небогатой семьи, где она работала и по дому, и в поле; а выбрал не по расчёту, а за красоту и добродетель. Пусть ныне, будучи замужем за знатным человеком, от тяжёлой работы она отвыкла, но сохраняла свою прежнюю кротость нрава. Каким бы жёстким и неудобным ни казалось соломенное ложе изнеженным бокам Жданы, привыкшим к пуховым перинам, а всё же, равняясь на мать, она довольствовалась тем, что предоставили городские власти. Гостевой дом не отапливался, а ночи стояли ещё прохладные, и Ждана была благодарна матери за то, что та взяла стёганые одеяла. Но первая ночь прошла почти без сна: только под утро дрёма дохнула девушке на усталые веки, налив их сладостной тяжестью. Сквозь щебечущую головокружительную пелену в душу Ждане снова заглянули голубые глаза, накинув на сердце прохладное покрывало волнения…

Наутро всех девушек собрали в широком поле и поставили в круги по двадцать пять – тридцать человек. Центром каждого круга служила большая бочка, от которой девушкам не следовало удаляться. Всего бочек в поле стояло восемьдесят, рядами по десятку. Богатый, но тесноватый венец с жемчужными подвесками и фатой сдавливал Ждане голову, солнце припекало, но спину холодил коварный весенний ветер, который, казалось, продувал до самого сердца. Или это призрак голубых глаз витал в небе, среди кисейно-тонких, растянутых до прозрачности облаков?

И вот, Ждана наконец увидела их – женщин-кошек. Издали своим высоким ростом, статным сложением и одеждой они показались ей похожими на мужчин, но лица… Гладкие, светлые, прекрасные, они словно излучали внутренний свет, а взгляды затмевали собою солнце. Одеты дочери Лалады были по-разному: кто в кафтане, кто в епанче (6), а многие – в белых рубашках и коротких безрукавках разных цветов, но обязательно вышитых. К безрукавке прилагался широкий яркий кушак, туго перехватывающий талию. Сердце Жданы заколотилось, колени ослабели, воздуха стало ужасающе мало, и она опустила взгляд, не смея смотреть женщинам-кошкам в глаза… Только их ноги в сапогах шли мимо неё – неторопливо и мягко, бесшумно, скользяще. Вдруг одни красные сапоги, с шитьём по верху голенищ и золотыми кисточками, задержались напротив. Изящные, с «гармошечкой» на тонких щиколотках, они уверенно приминали ещё невысокую весеннюю траву. Над ними были серые штаны из атласно блестящей ткани, красный кафтан с широкими укороченными рукавами, не покрывавшими рубашку. Талию перетягивал узкий золочёный пояс. Кисти рук – большие, гладкие, с длинными пальцами. Выше Ждана просто не могла посмотреть: в груди стало совсем невыносимо от волнения. Неужели голубые глаза?