Мэри Поппинс для квартета (СИ) - Тур Тереза

— Олеся? — Евгений посмотрел на меня растерянно. — И что с ними делать?

Он уже и ругался, и перекривлял каждого по отдельности, и считал, и изображал как надо, и… только что дрался стойкой от микрофона — без толку.

— Как вот Лева вообще петь может, если он завернулся просто в узел.

И постановщик очень похоже изобразил Льва, который изогнулся, странно переплел руки на груди да еще и скрестил ноги.

— В вас же вбить должны были открытую позу при исполнении. Ноги на ширине плеч, плечи расправлены. Так же дыхание не взять, да и смотрится убого совсем. Лееев. Я к кому обращаюсь, а?

Я потерла глаза. Вот что еще за напасть?

— А давайте сделаем перерыв, — проговорила, когда поняла, что Лев не слышал даже краем уха этот пассаж, а остальные были — как ежи, впавшие в испуганную спячку. — Выпейте кофейку. Лев, я могу с вами поговорить?

— Вы думаете, стоит? — вдруг включился певец.

Он ощетинился как еж. Большой, долговязый, несчастный и злой на весь мир еж.

— Определенно, да.

Он нервно дернул плечами и пошел за рояль. Остальные потянулись к выходу, бросая сочувственные взгляды… На меня.

Дверь закрылась, отсекая нас от всего остального. Из-под пальцев музыканта полилась мелодия — мажорная, бравурная и насквозь фальшивая, хотя по гармонии все было правильно. Исполнено профессионально. Лев и сам это понял, потому что оборвал себя посреди аккорда и, не глядя на меня, попросил:

— Спойте что-нибудь.

Я поморщилась. Но вдруг поняла, что это — крик о помощи. И сейчас поддаться своему смущению и нежеланию — это как не протянуть руку утопающему. Поэтому я отправилась в угол, где у нас появилась гитара. Раскрыла футляр. Села на свое место в зрительском ряду, где были несколько кресел для супер-зрителей. Вздохнула, посмотрев на пальцы, где был маникюр и не было уже мозолей от игры. И коснулась струн. Ну, здравствуй, молодость.

— Река за поворотом

Изогнет седую спину.

И наша лодка вздрогнет

В ожидании беды…

Я забыла, что стеснялась петь при профессионалах такого уровня, забыла о том, что действительно давно не брала в руки инструмент и последний раз распевалась… уже и не помню когда. Осталась лишь я — и песня. Отчаянная, она захватила меня.

Наш маленький нестойкий экипаж

Мы разбиваем безднами сомнений.

И каждый неудавшийся вираж

Лишь повод для взаимных обвинений.

С упорством, непонятным нам самим,

Не ощущая боли, как в угаре,

Мы бьем того, кто более любим.

И любим лишь, когда больней ударим…

(С) Иващенко А. И. Альбом «Две капли на стакан воды» Неистово рекомендую. Сольный альбом одного из Ивасей.

— Вот странно, — проговорил Лев, когда смолкли звуки, а я просто замерла, выплеснув все, что во мне было. — Технически это… так себе… А вот эмоционально

— просто сносит. Почему?

— Ну, на этом вопросе держится весь феномен бардовской песни, — смогла улыбнуться я. — Окуджава с его слабым дребезжащим голосом. Высоцкий с всегда нестоящей гитарой.

— И Олеся. — Пауза. — Владимировна.

— Ну, вы мне льстите.

— Честно говоря, я собирался вам сегодня высказать все. И начать с того, что «Вы во всем виноваты».

Я рассмеялась:

— Простите. Простите, но вы сейчас — один-в-один мой ученик.

— Понял, — уныло проговорил Лев. — Из восьмого «В», про который мы все уже наслышаны.

— Нет. Этот был раньше. И, как и сыновей Томбасова, я его готовила к экзаменам.

Лев покачал головой:

— Я все еще не верю, что вы — учитель. И все эти байки не выдумываете по ходу. Для нашего с парнями воспитания.

— Ну, дело ваше. А там была совершенно замечательная история. Звонит мне юноша и кричит в трубку: «Это вы во всем виноваты. С вашим русским». Я говорю: «Конечно. Только я и русский язык. А что случилось?» В общем, выяснилось, что он мать довел — домашнее сочинение ему никак было не усесться писать. Мать взяла топор и воткнула в системный блок на компе.

Лев недоуменно на меня посмотрел. Уронил голову на руки и расхохотался.

— Ужас. Хорошо, что хоть не в голову.

— Вот! Я сказала то же самое.

— И чем история закончилась? Парень поступил?

— Конечно. Ежики же птицы гордые. Если пнуть как следует — вполне себе летают.

— To есть вы к нам так и относитесь?

— Замечательно я к вам отношусь, — скривилась я. И этот туда же, а. — Сама удивляюсь насколько. Да еще за такое короткое время. Да с учетом того, что меня сорвали из отпуска. Вы даже представить себе не можете, как я его жаждала.

— Я уволил Дану, — тихо проговорил Лев.

17-2

— Честно говоря, — он тронул клавиши, ко тут же оставил их — музыка не рождалась.

— Я все эти дни не появлялся домой. Думал, Томбасов возьмет власть в свои руки и сделает это сам. Но…

«Но не он ее нанимал, — закончила я про себя, — не ему было и увольнять».

— Вот когда это случилось, я много чего любопытного узнал.

Он покачал головой.

— Может быть, она не считала, что действует вам во вред? — осторожно сказала я. — Не хотела делить вас с остальными? Не желала быть на вторых ролях? Любовь, страсть… они много чего с человеком вытворить могут.

— Вы что — пытаетесь ее оправдать? — Лев поднял на меня измученный взгляд.

— Может, стоит понять мотив поступков. — Я судорожно размышляла, обозначает ли его «уволил», что он с ней еще и расстался.

— Я бы хотел в это верить, если бы не одно «но». Узнал я тут в пылу полемики, что я был не первым в квартете, к кому она воспылала подобной страстью. И любовью заодно. — Он презрительно скривился.

— Что?

— Первым был Сергей.

Я подавила нецензурную тираду. Вопрос про «расстался ли он с ней» отпадает.

— Там было все скоротечно. И она прощупала почву и поняла, что с ним бесполезно затеваться.

— Он человек не склонный к импровизации, — вспомнила я слова баса.

— Ага. Я оказался склонным. Осел. С перспективами.

«А может, был еще и Артур? Что-то же произошло с его семьей. И как раз в это же самое время. И странно — почему Дана злится так на Сергея? Ну, не срослось — и срослось. Откуда такая ярость?»

— И странно, что Сергей вам ничего не сказал.

— Ранить не хотел, — злобно ответил Лев. — Я спросил у него утром. Прямо.

— Хоть на этот раз не промолчал, — вздохнула я.

— Я идиот.

— Вы человек, который получил шанс быть счастливым. Какая-то история закончилась, какая-то начнется.

— Вы этим утешаетесь после развода.

— А больше ничего не остается. Много работать, чтобы не сойти с ума. Искать в жизни радости — маленькие и большие. И повторять как мантру, что дальше будет лучше.

Он рассмеялся. Я уже поняла, что смех без причины у него отнюдь не признак хорошего настроения. А показатель того, что или не получается, или он злится, или все и сразу.

— Работать! — приказал он. — Надо работать.

— И мы еще не записали обращение к зрителям об изменении состава, — напомнила я. — Тянуть уже просто неприлично.

Он кивнул.

Мы отработалииииии!!! Мне хотелось после репетиции плясать, обниматься со всеми и ликовать! Евгений был в восторге, парни принимали наши поздравления — как и положено великим — снисходительно и словно бы не понимаю, от чего мы так радуемся.

Клоуны!

Тут же, на подъеме, записали обращение к зрителям. Евгений, этот святой человек, быстро, на коленке буквально, нарезал кусочки с репетиции. Дозаписали, как парни приглашают на концерт. Сообщают, что да — они вместе. И благодарят Даню.

Уф. Красота же. Ура.

— Поехали? — теперь ко мне подошел Иван.

Дежавю. Оно такое. Дежавюжное.

— Вы хотели познакомиться с преподавателями. Маша на тренировке. Ну, чтобы не нервничать.

— Спасибо вам, — рассмеялась я.

— Мне-то за что? Это вам спасибо.

И мы поехали. Тоже вольво, кстати. Только очень немолодая.

— Она, кстати, собрана в Швеции. Это самый надежный автомобиль на свете.