Кэрол Маринелли - Портрет миллионера

– Это нервы, – сказал Антон.

– Да, – всхлипнула Милли. Ей очень хотелось поговорить с кем-нибудь, высказать свои мысли, но после предательства Джины Милли пугала обычная дружеская беседа. Она взяла свою сумочку, чтобы пойти обратно в отель, где наверняка уже торчит Нина со своими булавочками для последней подгонки платья – ведь оно должно быть совершенно. И вдруг замешкалась: – Не знаю, могу ли я так поступить, Антон.

– Это нервы, родная моя. Ты женщина, которую больше всех ненавидят в данный момент в Австралии, – Антон пытался рассмешить ее, пока она вытирала слезы.

Но его старания не помогали.

– Господи, как мне нужна моя мама!

– Ой, бедное дитя…

Антон повел ее в заднюю комнату галереи, сделал ей большую чашку горячего шоколада, угостил мармеладным печеньем. Никто так тепло не относился к ней с момента ее приезда сюда, ничего не ожидая взамен.

– Я понимаю, как тяжело тебе здесь без родных, но у тебя есть друзья. Я был в аэропорту, когда ты приехала во второй раз, знаешь… – Антон улыбнулся ее удивлению. – Знаешь, я не спал, вышел рано за газетой и увидел эту грязь. Я подумал, тебе понадобится моральная поддержка. Я не подходил близко… Поговори со мной, Милли.

– Не могу.

– Понимаю, как тебе трудно доверять кому бы то ни было… после поступка Джины.

Она открыла рот, чтобы возразить, но он мягко продолжил:

– Я на твоей стороне. Я запру сегодня галерею, приду к тебе и останусь с тобой до самого венчания… – он чуть улыбнулся, – только к парикмахеру сбегаю.

– Уверена, парикмахер для тебя найдется и в отеле, – хитро улыбнулась Милли.

– Луиджи не простит мне этого, – покачал головой Антон. – Я буду держать тебя за руку до момента венчания, а потом все станет намного проще.

– Надеюсь.

– Все дело в том… Скажи, ты любишь его? – он спросил ее просто и серьезно, без всяких ужимок, задал тот самый главный вопрос, на который Милли могла ответить честно.

– Конечно.

– Ну, тогда все хорошо.

– Как твоя мать? – спросил Леонид, сидя на стуле в спальне и подавляя зевок.

– Плачет, – честно ответила Милли.

Она стояла в платье, а Нина и София, портниха, вились вокруг нее, что-то подкалывая и подгоняя.

Милли было не по себе – все так точно организовано и упорядоченно. Ее злила даже такая мелочь, как то, что Леонид видит ее в платье накануне венчания. Милли не верила в приметы, но ей все равно было очень неприятно.

– Хотелось бы, чтобы она оказалась здесь.

– Вы скоро увидитесь.

– Знаю… – Поскорее бы все осталось позади.

– Мне скоро надо уходить, – Леонид взглянул на часы.

– Хорошо.

– Прилетает Иосиф, я встречу его. Мы условились пообедать с отцом.

– Конечно.

– Великолепно, – Нина отошла немного, любуясь платьем.

Фирменный шелк марки «Коловский» плотно облегал тело Милли, каждым стежком, каждой малюсенькой складочкой превращая ее в потрясающе красивую невесту, как и полагалось Коловской.

– София будет здесь завтра, вдруг понадобится подделать что-нибудь в последнюю минуту. И не ешьте ничего до венчания. Могу прислать вам травяной чай, который пьют модели.

Милли предпочла молча стянуть с себя платье. Нина вышла из спальни, неся перед собой груду шелка, как дорогое дитя.

– Не обращай внимания, – сказал Леонид.

– Стараюсь.

– Я понимаю, как трудно выходить замуж без родных. Но ведь это же не… – он не закончил фразу, это сделала за него Милли:

– Не настоящая свадьба.

– Самая настоящая, – возразил Леонид, но Милли покачала головой:

– Знаешь, свадьба – это когда мечта становится явью: фантастическое венчание, список почетных гостей, платье, которое тщательно выбираешь, дети с цветами, жених, – она замолчала.

Ей так хотелось сказать Леониду, что она любит его до боли. И хотя они женятся ради ребенка, которого создали, ей горько знать, что это единственная причина для их брака.

Если бы не ребенок, Леонид Коловский никогда и подумал бы обо мне как о своей невесте.

– Да, вероятно, это правда – нужно быть осторожнее в своих желаниях, – задумчиво сказала она.

– Я не понимаю.

– Есть такая пословица: будь осторожнее в своих желаниях – ведь они могут осуществиться.

Милли поразила реакция Леонида: лицо его сделалось отстраненным, обычно бледный, он стал сейчас белым как мрамор.

– Ты так думаешь? – его голос звучал глухо.

Вопрос смутил ее. Она не знала, что и думать.

Она стояла перед ним, она любила его, и это убивало ее. Быть так близко к нему и понимать, что она не владеет им, что этот далекий, отстраненный, но неправдоподобно эмоциональный человек не может дать ей ту часть себя, которая ей так нужна.

– Ты чувствуешь себя в ловушке? – настаивал Леонид.

Милли кивнула. Потому, что именно так она себя чувствовала – в ловушке. Не ситуация была тому виной, а ее чувства. Причины, вынуждавшие Леонида так стремительно жениться, были очень понятны и не менее важны для нее. И все же… Не люби она его так страстно, так безумно, не желай она его каждой своей клеточкой, каждой жилкой – она бы сбежала.

И справилась бы сама со своей жизнью.

– Пошли, Леонид! – Нина ворвалась в спальню, даже не постучав. – Нам пора ехать в аэропорт, а Милли время ложиться спать. И бросила Милли через плечо последнюю, на этот раз непреднамеренную, шпильку: – Наслаждайся последней ночью свободы.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Антон оказался прекрасной подружкой невесты – ему удавалось все исправить, всех утешить, дипломатично сгладить все неровности. Ах, неровностей возникало немало – людей в номере Леонида собралось очень много. В приготовлениях участвовала Анника, тут были парикмахер, маникюрша, портниха, художники по макияжу…

Не один художник – художники!

Милли потребовалось два специалиста по макияжу: один для лица, а второй работал с областью декольте – делал ровнее и слабее загар, творил совершенство.

Наконец, умудрившись как-то справиться с суетой, Антон широко улыбнулся Милли и чуть не прослезился:

– Боже мой, ты восхитительно выглядишь!

– Спасибо.

– Я сбегаю к Луиджи, а ты, моя сладкая, тем временем…

– Я знаю, – Милли охватывала дрожь, когда она думала о звонке родным – боялась расплакаться. – Может, я позвоню им после венчанья…

– Нет, – Антон был неумолим, – они хотят пожелать тебе счастья, сделай это сейчас же. Приглядите за ней, Анника, – велел он, уже убегая.

– Может, действительно, лучше потом? Чтобы не испортить макияж? – Анника сочувственно улыбалась.

Милли не хотела портить макияж, вообще не хотела плакать. И очень старалась убедить себя, что все хорошо.