Бывший. Путь обратно (СИ) - Макова Марта

Я впервые оставляла дочь у родителей одну, и так надолго. Переживала, конечно. Немного волновалась. Но знала, что нет более безопасного места для неё и более надежных людей в этом мире.

— Так ей здесь раздолье. Воздух чистый, витамины, всё домашнее, натуральное. И молочко, и сметанка с творогом. Малина скоро поспеет. — воодушевилась мама. — Отец ей пони настоящего купить задумал. Говорит, что пони тоже кони. Где жеребцы, да кобылы его породистые, там и маленькой лошадке место найдётся, а Маше и забава и забота.

Я засмеялась. Отец не изменял себе. Машке точно придётся учиться не только верхом на своей лошадке кататься, но и ухаживать за ней. По мере сил, конечно. В четыре года особо не поработаешь, но пучок сена подать пони можно. И водички маленьким детским ведёрком принести. В форме игры, конечно, никто перетруждать дитя не станет.

Когда я впервые села на лошадь? Сколько себя помнила, столько и верхом. Сначала с отцом и старшими братьями, бравшими меня в седло, лет с шести уже сама, на старенькой каурой кобылке, которую отец отдал на моё попечение. К норовистым жеребцам и красавицам кобылам на отцовском конезаводе подпускать меня стали гораздо позже.

— Приеду — дочь не узнаю. Настоящая амазонка будет. — посмеиваясь, упаковала тушку курицы в дорожную сумку с продуктами, которыми бесконечно снабжали нас с Машей родители.

— Это наврятли. — скептически покачала головой мама, помогая мне застегнуть молнию на переполненной сумке. — Она у тебя, как не от мира сего. Тихая. Совсем не в нашу породу.

Мама выпрямилась и выглянула в кухонное окно.

— Наверняка сидит сейчас под каким-нибудь кустом и за божьей коровкой наблюдает. Вы, у нас с отцом, все как один сорванцы были. Глаз да глаз за вами, а Машулька робкая шибко. Хрупкая, как тростиночка. В папашкину породу, наверное.

Я промолчала и приподняла сумку, пробуя на вес. Тяжёлая. Хорошо, если Марк сможет встретить меня на автовокзале и не придётся самой надрываться. А про Машиного отца я разговоры никогда не поддерживала. Мне нечего было сказать. Залётный молодец вскружил голову и исчез из моей жизни, будто и не было его никогда. Только Маша осталась, как подарок от того горячего, обжигающего лета. мой нежный, хрупкий цветочек, смотрящий на мир с удивлением и неподдельным интересом в синих глазах.

— Пойду Машульку поищу, выезжать пора. Отвезём тебя на автобус, да к деду на конюшню поедем, обед ему собрала. — мама глянула на себя в зеркало в прихожей, поправила выбившийся из причёски локон и сняла с крючка ключи от машины. — Ты поторопись, Катюш. Как бы не опоздать.

Я огляделась вокруг, проверяя, не забыла ли чего. Закинула на плечо лямку любимого рюкзачка и подхватила сумку со стула. Пора. Хорошо в гостях, а дома лучше. Да и работа ждёт. Я всего на два дня отпросилась, чтобы отвезти малышку к родителям в станицу.

— Маша, Бельчонок! — позвала с крыльца мама мою дочь. — Поедем маму провожать, да к деду на конюшню заглянем.

Завязывая шнурки на кроссовках, смотрела в открытую дверь. Машулька, ожидаемо, вылезла из кустов и, отряхнув платьице, встала перед бабушкой.

— А у дедушкиных лошадок есть дети?

— Жеребята? — мама взяла маленькую ладошку и похлопав по ней второй рукой, повела Машу к калитке, за которой стоял её припаркованный Рендж Ровер. — Есть. Целых семь. Мы обязательно их посмотрим.

— И погладим? — дочь задрала личико на бабушку, с восторгом и надеждой захлопала ресничками.

— Всех до одного. — торжественно пообещала та внучке.

Я улыбнулась, глядя на них. Мама обожала Машу. У неё было ещё четверо внуков, по двое от каждого моего брата, но все мальчишки. Машулька же была всеобщая принцесса. Единственная девочка. Её даже отец мой умудрялся баловать. «Девочки в семье, как гостьи — вырастут и упорхнут в чужой род. Здесь для них всё самое лучшее должно быть, неизвестно, как при муже, в его семье жить станут».

Меня отец тоже баловал. Не в такой строгости, как братьев, держал. Потом сокрушался, что не лупил в детстве, не вложил ума в голову. Упустил. А я и нагуляла, в подоле принесла. Позор семьи.

Вот только он мог мне такое говорить, а со стороны никто не смел! Рисковал нарваться на отцовский гнев. А крутой норов Семёна Ширяева, владельца конезавода, нескольких сотен гектаров земли, пашен и яблоневого сада знала вся станица. Рот откроешь и останешься без работы. А то и вовсе из станицы выживут.

Я закрыла на ключ входную дверь, повернулась, чтобы спуститься с высокого крыльца, и запнулась, как на невидимую стену налетела. Сердце дёрнулось, сбивая дыхание. Этого не может быть! Саша?

Глава 2

Высокий, широкоплечий мужчина пригнул голову, чтобы не задеть притолку двери, и зашёл в соседскую хату. Я успела уцепить взглядом только мужскую спину, но и этого хватило, чтобы сердце пропустило удар. Тётя Зина выглянула из хаты, встретилась со мной глазам, зло сплюнула на крыльцо и захлопнула дверь, пряча за ней гостя.

К её ненависти я уже привыкла. Васькина мать назначила меня виновницей всех её несчастий, о чём постоянно судачила со станичными бабами уже не первый год. Я давно перестала обращать на это внимание.

Но её гость…

Сердце в груди колотилось, как ненормальное, руки дрожали, а на ноги словно гири пудовые навесили. Я хватала ртом воздух и смотрела, смотрела на дом напротив, в нелепом, глупом ожидании, что дверь распахнётся, и из неё выйдет мой Саша. Сонно потянется на крыльце, потрясёт головой, как наш пёс Полкан, и пойдёт по тропинке к рукомойнику, прибитому к стенке покосившегося сарая. Он каждое утро так делал, а я тайком наблюдала за ним из окна. Плескался в остывшей за ночь воде. Смеялся, фыркая и приплясывая на месте от холода.

«Экзотика» — шутил он, комментируя деревянную уборную в дальнем углу огорода и железный рукомойник. Ему, городскому жителю, всё это было в диковинку и только веселило.

— Катя! — окликнула меня мама. — Ты чего там застряла? — Давай живее, к автобусу опоздаем.

Не глядя под ноги, медленно спустилась с крыльца. Взглядом рыскала по окнам соседского дома. Неужели показалось? Что Саше здесь делать? Васьки-то давно уже нет.

Но знакомый разворот мужских плеч, фигура, цвет волос… Почему я так долго копалась? вышла бы раньше и успела увидеть соседского гостя.

— Мам, а что за мужчина к тёте Зине приехал? — укладывая сумку в багажник, словно нехотя поинтересовалась у родной. Она точно должна была увидеть его.

— Не знаю. Номера у машины не наши, регион другой. А мужика я не видела, как раз Машу в кресло усаживала. — мама забралась на водительское место. — Может, Васькины друзья какие, или дальние родственники. Кажется, у Зинки брат где-то в Самаре жил. Помер, правда, но дети-то остались.

— М-м-м… — как можно безразличнее промычала в ответ, старательно отводя глаза от соседской хаты и припаркованной около неё крутой иномарки. Залезла на заднее сиденье к, устроившейся там в детском автокресле, Маше.

— Мамутя. — дочка протянула мне крошечный букетик из сорняков и мелкой аптечной ромашки. — Это тебе.

— Спасибо, роднулька. — поцеловала теплую ладошку, пахнущую травой и пылью. — Поставлю дома в стаканчик и буду любоваться.

Аккуратно убрала букет в рюкзачок. До города сорняки не доживут конечно, завянут безвозвратно, но дочка об этом не догадывалась и поэтому довольно и счастливо улыбалась.

Всю дорогу до автостанции они с мамой о чём-то оживлённо болтали, кажется, строили планы на ближайшие дни, а я тупо смотрела в окно и ничего не видела. В голове были только воспоминания.

— Привет, я Саша. — васильковый взгляд белозубая улыбка, загорелая рука, протянутая для приветствия.

Я прячу свою за спину, не спешу подавать её парню. заслужить должен. насмешливо прищуриваюсь и окидываю взглядом с головы до ног.

— Рада за тебя.

Поворачиваюсь спиной, чтобы уйти, но он хватает меня за косу.