Хеди Уилфер - Любовь на десерт

— Ага, значит, тебе нравится какао? — сказал он, заметив на столе почти опустошенную кружку с остывающим напитком. — Я его не пил уже, наверное, лет сто. Очень любил какао в детстве. Хотя бы одну чашку в день, но всегда выпивал.

Он взглянул на нее с веселой, согревающей улыбкой, и она, оторвавшись от двери, прошла мимо него со словами:

— Располагайся за столом или на диване, где тебе удобнее, а я сейчас вернусь.

Девушка скрылась в маленькой кухне, и через несколько минут вышла оттуда с кружкой горячего какао. Джон сидел за столом и бесцеремонно перебирал ее семейные фотографии, которые снял со стены.

— Кто эти люди? — спросил он и взял в руки снимок в красивой деревянной рамке.

Одри была вынуждена подойти к Джону поближе, чтобы лучше разглядеть лица, запечатленные на фото. Передав ему кружку с напитком, она сказала:

— Это мои братья и сестры.

— А как их зовут?

Одри перечислила всех по именам, начиная от самого старшего из всех детей — Симора и кончая самым младшим — Томми. Пока она называла своих братьев и сестер, Джон не спеша потягивал какао и подробно расспрашивал ее об их наклонностях, увлечениях, учебе или работе. Покончив с напитком, он аккуратно развесил все фотографии на те же гвоздики, где они висели, и задумчиво произнес:

— Наверное, все они очень близки и дороги тебе. Разумеется, как и ты им?

— Конечно.

— Возможно, этой привязанностью и любовью к самым близким для тебя людям на земле — родителям, сестрам и братьям — объясняется такая неподдельная естественность в твоем поведении, когда ты общаешься с Эллис. — Джон помолчал, устремив взгляд куда-то далеко в сторону, а потом неожиданно спросил: — А где твой отец? Я не заметил его на фотографиях.

— Он умер несколько лет назад. А фотографий нет, потому что папа не любил фотографироваться.

— Мне жаль слышать о твоей потере, — с искренним сочувствием сказал Джон. — Прими мои запоздалые соболезнования.

Одри терпеливо ждала, пока неожиданный гость наконец угомонится, сядет на стул и ответит на приготовленные ею вопросы. В частности, о том, почему он оказался здесь в такой поздний час. Но Джон самостоятельно закончил осмотр комнаты, бесцеремонно проверил состояние кухни и, вернувшись с хмурым видом к хозяйке, спросил:

— А где же спальня?

— А в чем дело? — Одри вдруг охватил какой-то необъяснимый панический страх. — Почему тебя заинтересовала спальня?

— Потому что в любом нормальном жилье должна быть спальня. Разве нет?

Мужчина-громадина подозрительно посмотрел на стул в углу комнаты, будто сомневаясь, что он выдержит его вес, затем приблизился к нему и осторожно опустился на истертое сиденье.

— Здесь нет спальни. Я сплю на диване. — Одри уже успела успокоиться и говорила уравновешенным, лаконичным тоном. — Перед сном я застилаю его простыней, а под голову подкладываю большие, диванные подушки. И чувствую себя на этом ложе вполне нормально.

— Выходит, ты спишь на… большом стуле?

— На диване! — твердым голосом поправила она его. Насмешливый тон, каким он произнес слова «спишь на большом стуле» возмутили ее до глубины души.

— Мы платим тебе не так уж мало, и ты могла бы расширить свое жилищное пространство. — Она следила за его взглядом, скользившим по жалкой обстановке в комнате. — Или я не прав?

— Жилье в Нью-Йорке стоит очень дорого. — Одри прекрасно осознавала, что, кроме общих слов, ничего не может сказать в свое оправдание. — И мне еще повезло, что я сняла эту комнату не так далеко от метро…

— Нет, тебе не повезло. Тебя просто угораздило снять эту дыру…

Девушка бросила на него негодующий взгляд, но ничего не сказала в ответ. Потому что ей нечего было сказать.

— Извини, конечно, — Джон смягчил тон, — но…

— Объясни, пожалуйста, каким ветром занесло тебя в эти края? — решительно прервала его Одри.

— Я оказался здесь по делам и подумал: почему бы…

— … не заглянуть на чашечку кофе к своей секретарше и не поболтать с ней о том о сем, так?

— Не совсем так, — сказал он. — Я специально проехал на машине от станции метро до твоего дома, чтобы прикинуть, сколько времени ты тратишь каждый раз на эти жуткие прогулки по темным, пустынным улицам. Ведь в течение всех этих пятнадцати-двадцати минут, пока ты добираешься до дома, тебе наверняка приходится не шагать, а бежать вприпрыжку, без конца шаря глазами по сторонам и то и дело оглядываясь назад. И все это время твое сердце бешено колотится от страха, а нервная система трещит по швам…

— Прекрати! — вскрикнула она и глубоко, порывисто вздохнула. — Неужели я, по-твоему, такая неопытная и глупая, что неспособна постоять за себя? Уверяю тебя, вполне способна! Даже на улице! И даже в темноте!

— Прости, если я выражаю свои мысли резко и прямо, — уже более спокойным тоном сказал Джон. — Но ведь ты живешь сейчас не в Оуэн-Саунде, а в Нью-Йорке, причем живешь в районе Бронкса, а не вблизи здания ООН на Ист-ривер, где полно полицейских. Да я бы с ума сошел, если бы Эллис вдруг решила навестить тебя здесь без моего ведома даже в дневное время. А если бы она, став уже взрослой, вдруг поселилась в этом квартале, но нашелся бы человек, который стал убеждать ее немедленно выехать отсюда, я был бы только благодарен ему.

— Под таким благородным человеком ты подразумеваешь, конечно, себя? — Она улыбнулась, а он пожал плечами и вопросительной дугой изогнул брови. — Иными словами, я должна быть благодарна тебе за то, что ты суешь нос в мою частную жизнь.

— А твоя мать знает о том, в каких условиях ты живешь? — прищурив глаза, спросил Джон.

— Разумеется, — солгала Одри и тут же спохватилась. Ложь показалась ей слишком явной, и, чтобы набросить на нее вуаль правдоподобия, она поспешила добавить: — Но, с другой стороны, она также понимает и то, что я не могу позволить себе снимать шикарные апартаменты…

У нее было неспокойно и неловко на душе оттого, что на самом деле ее мать не знала горькой правды о жилищных условиях дочери, уехавшей в Нью-Йорк. Она полагала, что Одри поселилась в небольшой, но очаровательной квартире, чем-то похожей на их домик в Оуэн-Саунде. В квартире должно было быть не менее двух комнат, спальня и просторная кухня с верандой. Увы, такая очаровательная квартира была лишь плодом воображения пожилой женщины, никогда в жизни не купавшейся в роскоши. Если бы миссис Эрроусмит узнала, что ее дочь снимает не уютное гнездышко в центральной части Манхэттена, а обыкновенную дыру на окраине одного из самых криминогенных районов города, ее наверняка хватил бы инфаркт. А если бы после инфаркта ей удалось побывать в этой дыре на окраине Бронкса, где жила Одри, она ни минуты не стала бы медлить со сборами и в тот же день увезла бы дочь обратно в Канаду.