Айра Левин - Все или ничего

— Будучи исправившейся экс-охотницей за богатством и разрушительницей браков, которая здорово обожглась? Дайте-ка подумать… Даже не знаю, — устало ответила она. — Послушайте, давайте прервемся?

— Хорошо, — согласился Гудман, — но позвольте мне сказать вот что. Я не люблю никаких излишеств в сексе. Я предпочитаю нормальный секс, приносящий взаимное удовольствие, от которого действительно могут захлопать ставни и разбиться окно, хотя мне не доводилось достигать подобных м-м… высот. — Он лукаво усмехнулся. Брайони закрыла глаза. — Мне бы также хотелось сказать, что я не верю твоим словам, это, возможно, связано с тем, что меня по-прежнему влечет к тебе. А возможно, — неожиданно холодно добавил он, — это связано с тем, что я достаточно хорошо знаю Ника Семпля. Но давай действительно сделаем перерыв в обмене колкостями.

Брайони широко раскрыла глаза и, не сдержавшись, спросила:

— Вы не верите в любовь и брак?

Их взгляды встретились.

— А ты? — спросил он.

— Я… я… забудьте об этом.

— Но почему ты меня спросила?

Брайони не смотрела ему в глаза и чертила что-то пальцем на столе.

— Ну, если хотите, мне кажется, когда знаешь философию, которую человек исповедует, его легче понимать.

— Согласен с тобой, — сухо сказал Гудман. — Вот почему я и пытаюсь добраться до твоей сути. А если тебе интересно — я прожил несколько лет в браке потому, что было двое детей…

— Двое… — Брайони в изумлении уставилась на него.

— Двойняшки. И хотя о браке я не стал бы говорить чересчур категорично… — Грант Гудман замолчал и пожал плечами, а затем сказал: — Это сложный вопрос.

— А какие они, ваши близнецы?

Он задумчиво посмотрел на нее, прежде чем ответить.

— Мальчик и девочка. Им двенадцать.

— Стало быть, теперь, — сказала Брайони, — вы решили утопить свою печаль, меняя женщин как перчатки.

— Нет, — отрывисто бросил Грант Гудман. — Мне бы хотелось прочных, достойных взаимоотношений с женщиной, которую бы это устраивало. Которая также ценила бы свободу, занимаясь своей карьерой и…

— Господь храни ее, если она влюбится в вас, — тихо сказала Брайони. — А что если она мечтает иметь детей? Говорят, об этом мечтает большинство женщин.

— Уж не хочешь ли ты сказать, Брайони, что этот вопрос начинает волновать тебя?

— Нет. Уж если я и пытаюсь вам что-то сказать, так это… знаете кто, я думаю, подойдет вам лучше всего, мистер Гудман? Разведенная женщина с собственными детьми и сходными разочарованиями. Другими словами, не думаю, что наши "сокрушенные" иллюзии сочетаются.

— Так, значит, ты по-прежнему веришь в любовь и романтику, Брайони? Это удивляет меня. — Грант Гудман приподнял бровь.

— Вам никогда не говорили, что вы невероятно самоуверенны? — тихо спросила Брайони.

Он поморщился.

— Ну вот, опять. Переходим к ударам? Если это так, пора сделать перерыв.

Брайони хотела было что-то сказать, но тут раздался стук в дверь.

Это была Линда, вид у нее был встревоженный.

— Извините за беспокойство, но Рейнолдсы убеждены, что у них пропал сын.

Брайони и Грант Гудман уставились на нее.

— Пропал? Как? — спросил Грант Гудман.

— Ушел на прогулку около двух часов назад, пообещав, что не пойдет далеко, и теперь родители убеждены, что сын свалился в ущелье.

— На прогулку? В такую погоду! Сколько ему лет? — спросила Брайони.

— Шестнадцать. Знаете, это семья, которая приехала сегодня утром из Дарвина.

— Дарвина, — повторила Брайони название города на другом краю Австралии, противоположном по климату. — Он замерзнет. Поднимай Люсьена и Джона, Линда. М-м… попроси их прийти сюда, а также родителей, если вы не возражаете, мистер Гудман, — добавила она небрежно. — Ни к чему без необходимости тревожить людей.

— Не возражаю. Пожалуйста.

Спустя полчаса Брайони сказала:

— Вам не стоило идти со мной. — На ней были желтые непромокаемые брюки и такая же шляпа, с которой стекали капли назойливого непрекращающегося дождя. Видимость была ограничена из-за тумана. Стволы деревьев были черны, и ни одна уважающая себя птаха не щебетала. Под ногами хлюпало.

— Я бы этого не сказал, — ответил Грант Гудман. — Если бы и ты потерялась, было бы вдвойне плохо.

— Я знаю эту тропу как свои пять пальцев, — парировала Брайони.

— К тому же, — невозмутимо продолжал он, — если парень вывихнул лодыжку или сломал ногу, одна ты вряд ли сможешь ему помочь.

Брайони поджала губы, а затем сложила руки рупором и прокричала:

— Роберт! Ты где? — ответа не последовало. — Пристрелить таких родителей мало за то, что отпустили парня одного в такую погоду в одном плаще!

— Согласен, но ничего уже не изменишь, так что давай лучше сосредоточимся на поисках.

Брайони бросила на Гудмана сердитый взгляд.

— Почему вы всегда будите во мне все худшее? — процедила она сквозь зубы.

— Я, возможно, тут ни при чем, — ответил он. — Что если это — хорошо известный синдром, когда папа ругает маму, мама ругает детей, а те бьют кота?

— Вы, вероятно, правы, только интересно, сознают ли мужчины, как часто они начинают подобную цепочку? Ро-берт!

Они взбирались по тропе уже полчаса.

— Господи, может, Люсьену с Джоном повезет больше, — в волнении сказала Брайони.

— М-м… Я рад, что ты оповестила спасательную станцию. Чем больше людей заняты поисками, тем лучше. Подожди, — сказал Грант Гудман и напряженно прислушался.

Прошла минута, прежде чем и она услышала приглушенный крик о помощи, который шел из расщелины справа от них.

— Это он. Держись, Роберт! — закричала Брайони. — Мы идем!

Однако прошло еще добрых двадцать минут, прежде чем им удалось спуститься в расщелину, где испуганный парень был зажат между валуном и деревом, его била дрожь.

— Я заблудился и упал, — поспешно заговорил он, — но, думаю, могу идти, если мне кто-нибудь поможет. Что-то случилось с подколенным суставом, ничего страшного; я знаю это, потому что такое со мной уже бывало, когда я играл в футбол, но я себя так глупо чувствую и потом я ужасно замерз!

— Как ты? Нормально?

— Да, — прошептала Брайони, снимая с себя брюки, а затем с непонимающим видом огляделась вокруг. — Ой, извините, мы в вашем домике, я пойду…

— Перестань, — резко сказал Грант. — Ты тащила на себе здоровенного парня по этой чертовой горе! Тебе самой после этого нужна помощь!

— Не оставлять же было его там замерзать из-за того, что не сработала рация, — отозвалась Брайони и, к своему ужасу, вдруг расплакалась.