Александр Дюма - Сальватор

Потом взял свой стакан, приказал зна́ком Туссену следовать его примеру, и провозгласил:

— Ваше здоровье, господин граф!

— Ваше здоровье, милейший! — подхватил Туссен.

— Ваше здоровье, господа! — отвечал Лоредан, решив про себя, что делает огромную уступку двум могиканам, называя их «господами».

Все опорожнили стаканы; Жан Бык и Туссен-Лувертюр — залпом, г-н де Вальженез — не спеша, в несколько приемов.

— Вот черт! — прищелкнул языком Жан Бык. — Я, конечно, не стану утверждать, что угощаю вас старым маконским или бордо-лафитом… Вы же знаете поговорку: «Даже самая красивая женщина может дать только то, что у нее есть!»

— Прошу меня извинить, — проговорил Лоредан, силясь поддержать разговор и опорожнить стакан. — Вино совсем не плохое. Это здешнее?

— Конечно, здешнее! — возмутился непонятливостью собеседника Туссен-Лувертюр. — Как будто существует другое вино!

— Дорогой друг! — заметил Жан Бык. — Прежде всего существует вино, которое производят в Париже. Но господин граф изволит говорить не об этом. «Здешнее вино» — это то, которое давят из винограда, собранного в той местности, где находишься.

— Местное вино, если вам так больше нравится, друг мой, — любезно уступил граф.

— Да, — поддержал разговор Жан Бык, — это вино местное, но очень неплохое: оно может за себя не краснеть!

— Еще бы! — захохотал Туссен-Лувертюр, на лету подхватывая шутку приятеля. — Как оно может покраснеть, если оно белое!

— Я бы даже прибавил, — продолжал плотник, — что, если бы мне довелось придумывать обет, я бы дал такой зарок: никогда не пить вина хуже этого.

— Я даю такой же зарок, что и мой друг, — подхватил Туссен-Лувертюр с поклоном, адресованным не графу, но божеству, которому обет давался.

— Я выпил слишком мало, чтобы по достоинству оценить это вино, — заметил г-н де Вальженез.

— О, за этим дело не станет, любезный мой сеньор, — поднялся из-за стола Жан Бык, — в буфете еще полсотни бутылок, если угодно…

— Как мне кажется, это единственный способ весело провести несколько часов, в течение которых мы принуждены оставаться вместе, — заметил пленник, — и если такой отдых вам по вкусу, то я — с вами.

— Вы правду говорите? — спросил, поворачиваясь к нему, Жан Бык.

— Сами увидите, — решительно отвечал г-н де Вальженез.

— Браво! — воскликнул Туссен-Лувертюр. — Вот пленник так пленник!

Жан Бык пошел к буфету и вернулся, нагруженный (или, если угодно, украшенный) восемью бутылками внушительных размеров.

Лоредан улыбнулся, видя, что оба могиканина так наивно попались в его ловушку, без сомнения уже разгаданную нашими читателями.

Комбинация была задумана действительно неплохо: напоить двух любителей крепких напитков было нетрудно; столь же легко было напоить их до бесчувствия.

Приняв такое решение, Лоредан стремительно протянул свой стакан и выпил с видимым удовольствием.

Так втроем они опорожнили две бутылки, и г-ну де Вальженезу так понравилось вино, что он приказал откупорить еще пару бутылок.

— А вы мастер пить, приятель! — заметил Жан Бык; видя, что пленник ничуть ему не уступает, он освоился с графом и стал с ним говорить как равный с равным.

— Да как-то само собой получается! — с наигранным простодушием ответил Вальженез.

— Не очень доверяйтесь ему, любезный мой сеньор, — заметил Жан Бык. — Это вино обманчивое!

— Вы думаете? — как бы сомневаясь, произнес пленник.

— О, ручаюсь! — вмешался Туссен-Лувертюр, поднимая руку, словно приносил присягу. — Выпью-то всего три бутылки, и — привет всей компании: никого не вижу.

— Ба! — продолжал сомневаться Вальженез. — Неужели такой крепкий малый, как вы…

— Это так же верно, как то, что я имею честь с вами говорить… — отвечал Туссен. — Я могу выпить, три, ну, три с половиной бутылки. Вот Жан Бык — настоящий герой, он может осилить четыре. Зато с последним стаканом — хлоп! Здравый смысл ему изменяет, он приходит в бешенство и готов переломать кости всем подряд! Правильно я говорю, Жан?

— Так рассказывают, — скромно отозвался великан.

— И ты скоро это докажешь.

Это последнее сведение, весьма полезное для г-на де Вальженеза, открывало перед пленником в самом близком будущем столь смелые надежды, что он, видя, как друзья откупоривают седьмую бутылку, накрыл свой стакан ладонью и сказал:

— Спасибо, мне хватит.

Жан Бык приподнял горлышко бутылки и пристально взглянул на г-на де Вальженеза.

IV

ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГОСПОДИН ДЕ ВАЛЬЖЕНЕЗ РЕШИТЕЛЬНО ЗАЯВЛЯЕТ, ЧТО НЕ УМЕЕТ НИ ПЕТЬ, НИ ПЛЯСАТЬ

Жан Бык смотрел свирепо, как это бывает с некоторыми людьми, когда в голову им ударяет хмель.

— Ага! Вам хватит?!

— Да, — кивнул Лоредан. — Мне больше не хочется пить.

— А разве люди пьют, только когда их мучает жажда? — вмешался Туссен. — Да если так, они выпивали бы не больше одной-двух бутылок!

— Туссен! — промолвил Жан Бык. — Похоже, господин не знает одну пословицу, а пословица-то известная!

— Какая же? — спросил Лоредан.

— «Если сел за стол, то надо пить». Тем более что бутылка уже откупорена…

— И что дальше? — спросил Лоредан.

— …и ее надо опустошить!

Лоредан протянул стакан, и Жан Бык наполнил его.

— Теперь тебе, — сказал он, наставляя горлышко бутылки на своего друга, как артиллерист наводит жерло пушки на цель.

— С удовольствием! — откликнулся Туссен, забывая, что и без того был уже не в лучшем состоянии из-за пережитых волнений и потому этот последний стакан будет не просто лишним, но лишним сверх всякой меры.

Быстро опорожнив стакан, он затянул непонятно какую застольную песнь, в которой присутствующие не могли разобрать ни слова, потому что пел он на овернском наречии.

— Замолчи! — остановил его Жан Бык после первого куплета.

— Почему «замолчи»? — спросил Туссен.

— Может, в столице Оверни это кому-нибудь и нравится, а вот в Париже и его окрестностях такая песня никому не по душе.

— А ведь это вешелая пешня! — заметил Туссен.

— Да, однако я бы предпочел другую… Например, ту, которую нам сейчас споет господин граф.

— Я вам спою? — не понял Лоредан.

— Само собой! Должны же вы знать вешелые пешни, как говорит мой друг Туссен-Лувертюр.

И Жан Бык бессмысленно загоготал, как обычно бывает перед сильным опьянением.

— Ошибаетесь, сударь, — холодно возразил Вальженез. — Я не знаю песен.

— Не знаете хоть какой-нибудь застольной песни? — продолжал настаивать Жан Бык.