Жюльетта Бенцони - Кречет. Книга IV

Время тянулось нестерпимо медленно. Моисей совсем пропал в кроне дерева. Воздух внутри часовни был спертый, хотя ночная прохлада и проникала сквозь резную решетку. Понго, с детства привыкший сидеть в засаде, словно превратился в неподвижную статую, но Жиль чувствовал, что его одолевает сон. Почему, собственно, осквернители праха должны появиться сегодня… или вообще когда-нибудь? В конце концов, Дезире могла и ошибиться.

Только он собрался поделиться этим выводом с Понго, как тот сам привлек его внимание:

— Фью!.. Фью!..

И указал пальцем на три человеческие фигуры, появившиеся из-за деревьев: одна из них в белом одеянии походила на привидение, а две другие почти сливались с темнотой — это были негры, к тому же почти без одежды. В руках они несли лопату, кирку и мачете.

Все трое направились прямо к могиле Седины.

Фигура в белом стояла и ждала, а чернокожие принялись сноровисто раскидывать камни. Но Жиль уже беззвучно распахнул решетку, и они с Понго осторожно поползли в густой траве…

Полная тишина, видимо, окончательно успокоила охотников за трупами: они зажгли неяркую лампу и поставили ее на землю возле могилы. Вспыхнувший огонек послужил сигналом.

Жиль и Понго одновременно вскочили на ноги и бросились на мускулистых негров. Моисей же спрыгнул с дерева прямо на женщину — а это была женщина — в белом балахоне: та уже было бросилась бежать.

Благодаря неожиданности нападения чернокожих удалось быстро скрутить, а вот Моисею, несмотря на недюжинную мощь, пришлось туго: женщина оказалась сильной и увертливой, как пантера. Оставив полуживых негров под присмотром Понго, Жиль кинулся с лампой к Моисею.

— Держи крепче! — крикнул он. — Я хочу посмотреть лицо.

Женщина вскрикнула от боли, когда Моисей выкрутил ей руку, и затихла. Жиль поднял светильник и едва сдержал возглас удивления: перед ним была та самая прекрасная мулатка, что принимала его в день приезда в своем паланкине.

Узнать ее оказалось не трудно, хоть ярость и исказила черты: те же янтарные глаза, то же треугольное, как у дикой кошки, лицо, та же копна курчавых волос, выбившихся в пылу сражения из-под головного убора.

Желтые глаза глядели на Жиля с такой ненавистью, что ему почудилось, будто на него смотрит не женщина, а гремучая змея. Но он не успел ее ни о чем спросить. Она плюнула ему в лицо, потом повернула голову и впилась крепкими, словно стальными, зубами в руку Моисея. Брызнула кровь, Моисей вскрикнул и от неожиданности разжал пальцы. Женщина выскользнула из его рук и, сорвав с себя белый с фантастическими черными фигурами наряд, стремительно, как газель, кинулась к деревьям и исчезла под пологом леса.

Жиль и Моисей, бросившиеся вдогонку, так и не смогли ее отыскать. Злые и раздосадованные, они вернулись к Понго.

По дороге Жиль снял с себя рубашку, разорвал ее на длинные полосы, чтобы перебинтовать руку Моисею. У женщины были не только повадки, но и зубы пантеры.

— Этих заберем с собой, — сказал Жиль, кивнув в сторону начинавших приходить в себя чернокожих. — Не думаю, что сегодня ночью женщина повторит попытку, однако охрану все же пришлем.

Одного из пленников Моисей взвалил себе на плечо — тот сам идти не мог, — а второго подгонял Жиль, время от времени тыкая ему в поясницу дулом пистолета. Но несчастные и не думали изображать героев, и Жилю не составило ни малейшего труда узнать то, о чем он и сам догадывался: красавица-дикарка — не кто иная, как сама Олимпия, опасная любовница Легро.

А вот об укрытии, где прячется бывший управляющий, пленники не могли сказать ничего. Это были беглые рабы из банды однорукого Маканделя, которой Олимпия покровительствовала и от которой в случае необходимости получала взамен помощь. Помощникам колдуньи в нечистом деле лишь было известно, что в Кап-Франсе у нее имелся дом (где она, между прочим, после бунта рабов так ни разу и не появлялась) и больше ничего…

Жиль сначала колебался, как поступить с этими двумя, но потом решил, что, в конце концов, сбросить камни с могилы — не такое уж большое преступление, тем более что пленники плакали и отрицали всякое участие в убийстве жрицы: Селину обезглавила Олимпия, мастерски владевшая мачете. Посоветовавшись с Понго и Моисеем, Турнемин просто-напросто отпустил помощников колдуньи.

— Возвращайтесь к своим и скажите, что хозяин «Верхних Саванн» отпустил вас, хотя вы — были полностью в его власти. Только смотрите не связывайтесь больше с Олимпией.

Чернокожие бросились наутек. Однако один из них остановился, вернулся назад, взял руку Жиля, коснулся ею своего лба и кинулся догонять товарища, провожаемый задумчивым взглядом Моисея.

— Возможно, мы поступили верно… а может, и нет, — сказал гигант. — Но все же они, по-моему, говорили правду.

В «Верхних Саваннах» поселилась тревога: печальный конец казался неизбежным. Никто не мог найти способа отыскать «беглого» покойника или каким-либо иным способом вернуть пустой могиле жильца. Каждый из обитателей плантации по-своему готовился к роковому часу. Жиль, как обычно, занимался работами на полях. Жюдит вдруг с большим рвением принялась за домашнее хозяйство: лишь по утрам совершала короткую верховую прогулку и даже в бухту свою перестала ездить. Моисей руководил пахарями — настало время обрабатывать землю для посева, по всей плантации плуги пластали жирную черную почву, готовя будущее изобилие. Понго отдавал все силы больнице, забросив, не без сожаления, дела в своем любимом саду: ему приходилось очень стараться, чтобы хоть как-то заменить пропавшего врача. А маленькие ученики индейца трудились не покладая рук в саду, с трогательной тщательностью выполняя каждое его поручение. Семья Готье пребывала в неведении относительно нависшей над плантацией угрозы, если, правда, не считать Пьера — но он посвящал все свое время маленькой ферме, которую устроил Жиль для нужд поместья. Зная, как набожны, возможно даже сверх меры, Мадалена и ее мать. Жиль предпочел не рассказывать им о своем конфликте с Церковью.

В общем, каждый занимался, как ни в чем не бывало, своим делом, и Турнемин, поддавшись извечному фатализму бретонцев, решил положиться на справедливого и милостивого Господа: он, мол, подскажет ему в нужный момент правильные слова и поступки.

Вот и подошел последний вечер: никогда еще не было заката прекрасней. Сидя на веранде с бокалом пунша в руке. Жиль с тревогой наблюдал, как красный диск солнца опускается в океан расплавленного золота, и всей душой желал, чтобы больше светило никогда не поднялось, коли его утренние лучи должны принести ему крушение всех надежд и перечеркнуть все его усилия. За широкой оградой из кактусов раздавались отрывки напевов, звяканье молочных струй о подойник, громкий смех — работники со своими мулами возвращались с полей. А из дома долетал зычный голос Шарло, повелевавшего своим батальоном служанок, занятых приготовлениями к ужину, да порой позвякивание столового серебра и звон хрусталя… Неужели завтра всему этому придет конец?