Виктория Холт - Тайный брак

Величественным жестом он отпустил сопровождавших, после чего приблизился к моей постели.

— Что с вами, матушка? — спросил он обеспокоенно.

— Мне уже значительно лучше, дорогой, — ответила я.

Он взял мои руки в свои и поцеловал.

— Как приятно снова увидеть вас.

— Я могу лишь сожалеть, что мы видимся так редко, — был мой ответ.

— Расскажите о вашей болезни, — попросил он.

— Ничего страшного. Через неделю все пройдет, так меня заверили. Просто небольшая слабость.

— Но что? Какая болезнь?

Я пожала плечами, не зная, что сказать.

— Разве врачи не говорят вам? Они сами не знают? Я пришлю своего врача.

— Нет, нет, не нужно. Из-за таких пустяков… Ни в коем случае.

Он выглядел таким обеспокоенным, что я с улыбкой добавила:

— Уж не думал ли ты застать меня на смертном одре?

— Не говорите так!

Милый маленький король! Как бы мне хотелось сказать тебе всю правду и потом повести в детскую и познакомить с твоими братьями и сестрой, с малюткой в колыбели… Которые никуда бы не уезжали, не скрывались, словно преступники, при известии о приезде их старшего брата!..

— О, Генрих! — сказала я. — Как печально, что жизнь устроена таким образом, что мы не можем быть всегда вместе! Почему в простых семьях никто не вынуждает детей расставаться с родителями?

— Я бы навещал вас чаще, если бы мог, — отвечал он.

— Знаю, мой дорогой. Знаю, ты не забудешь свою мать, которая так счастлива, когда видит тебя.

— И я счастлив, миледи, всякий раз, как могу себе позволить лицезреть вас.

— О, как любезна твоя речь! Наверное, этому учит тебя твой дядя Глостер?! — Он улыбнулся и кивнул, а я продолжала: — Тебе нравятся его уроки? И вообще проводить с ним время?

— Да, очень. Никто так не знает литературу, как он! А как умеет рассказывать про все!

— Тебя всегда больше интересовали книги, мой мальчик, нежели верховая езда, охота, стрельба из лука или обращение с другим оружием, не так ли?

— Конечно, ведь книги куда интересней.

— Но граф Уорик так не думает?

Мой сын хмыкнул. — Он полагает, что чтение — только лишняя трата времени. А сам не отличает Данте от Аристотеля.

— Однако это не мешает ему быть хорошим наставником?

— Да, матушка.

— Но ты предпочитаешь беседовать с герцогом Глостером?

— Ну конечно. Он столько всего знает о разных вещах. Не только о войнах. От них я устаю, а от книг — никогда.

— А кардинал? — спросила я. — Тоже утомляет тебя?

— Он такой же, как Уорик. Кроме войны, ни о чем другом не говорит. Мой дядя Глостер считает, что я напрасно так много времени провожу с ними и слушаю их.

— Но они желают тебе только добра.

— Дядя говорит, не следует давать им слишком много воли, не то совсем замучают меня своими советами и наставлениями. Еще он считает, они нарочно держат меня за маленького и не позволяют править, как мне полагается.

— Генрих, но ты и в самом деле еще не очень большой.

— В декабре мне исполнится четырнадцать!

— Это не тот возраст, в котором можно взять в руки все бразды правления страной.

— Дядя поможет мне.

— Он это сам предлагает?

— Конечно. Говорит, что довольно мне быть ребенком и подчиняться другим. Что я уже умею решать многие дела вполне разумно — это видно по моему выступлению в парламенте, когда я примирил его с кардиналом. А если будет что-то совсем трудное, он всегда согласен прийти мне на помощь.

— Вот он как говорит… — вырвалось у меня.

— Он очень, очень умный человек, матушка. И умеет очаровать людей. Такой веселый, остроумный. Все его любят.

— Не совсем все, — сказала я. — Кардинал и граф Уорик, наверное, не очень. И, полагаю, найдется еще немало тех, кому он не слишком нравится.

— Ну и пусть. А я король, и мне он по душе.

— Да, ты король, но у тебя большая страна, в которой разные люди с разными мыслями. И править ею нужно с большой осторожностью и немалым умением, иначе недолго до беды, мой мальчик. Бывает, короли теряют свои короны. Необходим большой жизненный опыт, Генрих, чтобы вести государственные дела. А опыт приходит с возрастом.

— Но я же говорил, матушка, Глостер вызвался помогать мне.

— Как бы его помощь не оказалась для тебя губительной, мой милый. Я говорю это только потому, что беспокоюсь в первую очередь о тебе. И хочу, чтобы ты сделался таким же великим и любимым народом правителем, как твой отец.

— Я тоже хочу этого.

— Тогда не нужно браться за то, к чему еще не готов и не можешь быть готовым по возрасту.

— Матушка, но я ведь уже говорил не один раз: дядя Глостер поможет мне! Я не буду один.

— Твой дядя хочет править страной под твоим именем, вот чего он добивается. Он очень честолюбив. — Моя неприязнь к Глостеру вырвалась из-под контроля. — Ты еще многого не понимаешь, доверяя ему.

— О нет, нет, Глостер не такой!

— Хорошо, оставим это. Но мой тебе совет — прислушивайся к мнению лордов и парламента и не порывай отношений с Уориком и кардиналом. Ни в коем случае! Это твои верные наставники! Они, ни на что не претендуя, поведут тебя в нужном направлении. Хуже всего для короля, если его взгляды и дела идут вразрез с мнением народа и парламента. С годами ты сам поймешь. А пока думай больше об учении и забавах и не поддавайся на лесть, даже если она исходит от очень близких людей.

Он смотрел на меня, не скрывая удивления.

— Генрих, — заговорила я снова, — как бы ты ни относился к моим словам, знай, что произносит их твоя любящая мать, и она хочет, чтобы в твоей судьбе и в судьбе твоей страны все всегда оставалось хорошо. Веришь ты мне?

— О да, да! — воскликнул он горячо.

— Тогда обдумай, что я тебе сказала, и постарайся последовать моим пожеланиям. Вполне возможно, парламент и Королевский совет укажут тебе, что ты еще слишком молод для самостоятельных решений. Ради Бога, не принимай это за оскорбление, будь разумным и согласись с ними. Следуй во всем их советам, а не того, кто тебе приятен, кто любезен, остроумен и весьма начитан. От него-то и может прийти беда, он и может стать причиной гражданской войны в стране.

— Войны! — вскричал он. — Я ненавижу войну! Я не хочу воевать во Франции. Не хочу быть ее королем.

— Это прекрасно, мой мальчик, — сказала я. — Прекрасно, что ты ненавидишь войну всей душой, ибо она не приносит ничего хорошего ни победителю, ни побежденному. Да и долго ли победитель остается победителем?

Он кивнул с серьезным видом, соглашаясь со мной.

— Генрих, — проговорила я, решив закончить разговор на эту тему, — то, что я советовала, диктовала мне любовь к тебе. Ты понимаешь?