Под знаменем Сокола (СИ) - Оксана Токарева

думать! — сердито отозвался его спутник, муж помоложе с почти не тронутой сединой черной, густой бородой и копной всклокоченных кудрявых волос. — Будто неизвестно, что с полуночи на нас только каган руссов идет!

На него опасливо зашикали, кто-то попытался что-то ему возразить, но тут заскрипели, отворяясь, тяжелые створки ворот, и обо всех разговорах пришлось забыть. Начались обычные повседневные возня и суета. Град обреченный продолжал жить, не желая задумываться о своей судьбе.

Хотя Неждан по рассказам побратима и новгородцев примерно представлял себе, где расположен дворец бека, плутать по извилистым пыльным улочкам меж одинаковых заборов и домов он не захотел. Чего доброго, еще за шпиона примут.

Когда начальник караула, смуглолицый, немолодой уже десятник, которому до зубной боли надоели препирательства с торговцами и их извечные стоны и вопли по поводу податей, узнал, кто такой Неждан и зачем пожаловал, он мигом переменился в лице. Он оглядел пришельца с ног до головы, несомненно, обратил внимание на сияющее чистотой и новизной облачение. Хотя хазары, справляя похоронный обряд, заматывали своих покойников в пелены, имеющие мало отношения к человеческой одежде, десятник понял, что к чему, и в расспросы вдаваться не стал. Он отдал несколько распоряжений тем, кто оставался на воротах, а затем, взяв с собой двоих стражников, отправился с посланником кагана руссов во дворец.

Хотя Неждан не надеялся второй раз пройти этим путем, он по привычке примечал дорогу и осматривал град. Хазарская столица расположилась на обширном острове, образовавшемся в междуречье Итиля и его полноводного рукава Ахтубы. Неплохо защищенный этими естественными преградами, город не особо заботился об укреплениях, а просто лениво богател, процветал и ныне клонился к упадку. Выгодное положение на пересечении путей купеческих караванов изменило и нравы жителей. Потомки кочевников-степняков теперь либо сами занимались торговлей, либо обеспечивали всем необходимым иноземных гостей.

Правда, находилось немало таких, кто по заветам предков продолжал жить богатством, которое давали тучные стада и свежая степная трава. Они проводили в городе только зиму, а с началом первой зелени целыми семьями и родами, прихватив чад и домочадцев, с песнями и бубнами отправлялись в степь и кочевали там до самых холодов. Поэтому в летнюю пору, помимо иноземцев, купцов и занятых управлением страной вельмож с их обслугой, в граде оставались лишь самые отчаянные бедняки.

Сейчас город выглядел многолюдным, и по большей части по пути им встречались вооруженные мужчины верхом. Их же хватало и среди тех, кто ожидал у ворот. Вероятно, главы родов, а также их братья, сыновья и племянники, отправив женщин и детей со стадами и челядью подальше в степь, возвращались в град, чтобы достойно встретить врага. Потомки великого народа, сумевшего когда-то покорить все окрестные племена, вновь вспоминали древнюю честь.

Вот только не поздновато ли они спохватились? Разве станет Господь помогать тем, кто привык вероломно нарушать слова священных клятв, кто с оружием в руках приходил в земли тех, кого поклялся защищать, кто предавал и продавал, заботясь лишь о своей выгоде? Пришло время платить. А кровь, как известно, выкупает только кровь!

Дворец бека оказался одной из немногочисленных каменных построек Града. Остальные жители, даже вельможи, использовали больше дерево и глину. В отличие от величественных ромейских палат и нарядных княжеских теремов славянских земель, жилище хазарских властителей, приземистое и почти лишенное со стороны фасада окон, больше напоминало крепость или тюрьму, а еще скорее склад или амбар, вроде тех, в которых братец Ждамир хранил собранные на полюдье скоры. А не окажется ли так, что за толщенными стенами (и как только побратим сквозь них проникал и выбирался обратно) он увидит лежащий грудами до потолка красный товар и тощих писцов, подсчитывающих хозяйские барыши. Но внутренние покои встретили его навязчивой, хвастливой роскошью, а когда он проходил по украшенной резными колоннами галерее, его взору открылся благоухающий розами сад.

Пока бек собирал вельмож, Неждана и сопровождающих его двоих эль-арсиев достаточно долго томили в каком-то тесном, полутемном и душном помещении. Охранники от нечего делать пялились на него, он разглядывал охранников. Одного из сторожей явно разочаровала скромность одеяния посла, он, видимо, привык к бархату и парче. Другой цепким взглядом смотрел сквозь одежду, силясь рассмотреть, а не спрятал ли вероломный русс какого-нибудь оружия. Неждан только усмехнулся на его старания. Нешто он не знает, что при желании убить можно и голыми руками.

Но вот в дверь постучали, и стражи по тесному безликому переходу проводили Незнамова сына в нарядно изукрашенный, завешанный и застеленный коврами, наполненный светом просторный зал, в котором его ожидал окруженный тарханами и беями, охраняемый эль-арсиями бек. Хотя в зале собралось не менее полусотни человек, и многих из присутствующих Неждан наверняка видел в Корьдно, их лица и фигуры сливались в единое пятно. Так радуга разноцветных красок, смешанных в одной плошке, превращается в грязно-серый ком. Для Незнамова сына сейчас существовал всего один человек — Иегуда бен Моисей, хазарский тархан из рода Ашина. Неждан сразу узнал его, и не только потому, что видел в Обран Оше. Трудно не узнать собственное лицо, даже если оно постарело на двадцать лет. Отец. Этого слова он не ведал и не собирался узнавать, слишком мало времени у него осталось. И все же речи, которые вложил в его уста грозный Святослав, он адресовал именно ему:

— Мой князь просит передать, что идет на вы!

Ну, вот и все. Больше они от него ни слова не добьются. Большего, впрочем, оказалось и не нужно. Серый ком вновь превратился в радугу, закачавшись многоцветными узорами парчовых и шелковых халатов, переливами яхонтов и самоцветов, блеском золотых и серебряных украшений, драгоценного оружия и брони. И над этим радужным буйством поднялось совершенно белое, бешеное лицо Иегуды бен Моисея, сверкнули карие, горящие ненавистью глаза:

— Взять его! Схватить мерзавца и немедленно! Прибить к деревянному коню на городской площади в назидание всем, кто только попробует бросить нам вызов!

Ал-ларсии кинулись исполнять приказ, заломили руки за спину, уткнулись в бока копьями, проткнув в нескольких местах кожу. Неждан стоял неподвижно. Он этого ждал и жаждал пройти этот путь до конца, как побратим, как Апостолы Петр и Андрей, как сам Господь. И то, что приговор огласил человек, давший ему жизнь, давший, как утверждал хан Азамат, в согласии и любви, придавало происходящему особый, непостижимый для простого понимания смысл.

Неждан ни о чем не жалел. Он тоже только что огласил приговор. И не одному человеку, ничтожной крупинке в океане вечности, а огромной, некогда непобедимой стране. Не каждому