Татьяна Романова - Лисичка

Сама же Долли мечтала теперь только об одном: о ребенке. Сразу после приезда в поместье она была очень разочарована, поняв, что не беременна, и теперь желание иметь ребенка стало таким сильным, что она старалась гнать от себя неприятные мысли. Месяц спустя у нее появилась надежда: задержка всё увеличивалась, и к середине декабря она почти поверила, что ждет ребенка. Герцог, чье присутствие требовалось на заседаниях Палаты лордов, достаточно часто уезжал в Лондон, где оставался на пару дней, и молодая женщина решила, что в следующий отъезд мужа она покажется врачу. Чарльз уехал за несколько дней до Рождества, пообещав вернуться в сочельник. И Долли попросила леди Ванессу пригласить в Гленорг-Холл семейного доктора.

Доктор Милфорд, седой худощавый старичок, осмотрел молодую герцогиню и, расплывшись в улыбке, сообщил:

— Поздравляю, ваша светлость, у вас будет ребенок, и даже, возможно, не один. Через пару недель я смогу сказать точнее, но похоже, что будет двойня.

— Двойня? — изумилась Долли, — я даже не думала об этом.

— За вас подумал кто-то там, — ответил старик и указал пальцем на небо, — видно, Дева Мария попросила за вас. Теперь вы должны беречь здоровье и заботиться о своих детях.

Доктор пообещал заехать через две недели и откланялся, а Долли задумалась, как ей сказать Чарльзу о такой новости. Она всё еще боялась, что муж считает их договор перед свадьбой неизменным. Попросив тетушку никому пока не говорить о ее беременности, молодая герцогиня стала ждать мужа.

Чарльз приехал в сочельник. Долли ждала его к праздничному ужину и очень переживала, что муж задерживается. Но увидев его на пороге своей спальни, веселого, красивого и такого любящего, она всё простила и с нетерпением ждала, когда он переоденется к ужину и они спустятся в столовую, где в камине горело рождественское полено, а в гирлянды она сама вплела ветки омелы. Герцог в новом щегольском фраке, своего любимого черного цвета, показался ей неотразимым, и она помолилась про себя, прося, чтобы ничто больше не нарушило ее счастья. Долли взяла мужа под руку, и они спустились в столовую, где их уже ждали Джон и леди Ванесса.

Как всегда, присутствие Чарльза за столом создало атмосферу веселья и радости. Он шутил, развлекал домашних рассказами о Лондоне, в лицах пересказывал сцены, которые наблюдал у принца-регента и в Палате лордов, но Долли радостно заметила, что он не отрывает от нее глаз, и увидела в этих темных глазах огоньки разгорающейся страсти. Когда ужин подошел к концу, герцог заявил, что у него есть для всех домашних подарки. Выйдя в свой кабинет, он вернулся с саквояжем и, открыв его, торжественно вынул три красивые коробки. Из самой маленькой он достал длинный бархатный футляр и протянул тетушке.

— Я знаю, дорогая, что ты теперь носишь только жемчуг, надеюсь, что этот тебе понравится.

Леди Ванесса открыла крышку и ахнула: три нитки крупного жемчуга, скрепленные бриллиантовым аграфом, мягко переливались на алом бархате.

— А тебе, Джон, я привез боксерские перчатки, и поскольку ты уже догнал свою учительницу в фехтовании, предлагаю себя в тренеры по боксу. Я считался лучшим боксером на флоте его величества, посмотрим, сможешь ли ты меня догнать. — Чарльз протянул Джону самую большую коробку и повернулся к жене.

— А тебе, дорогая, я дарю только бумаги, но надеюсь, их содержимое тебе понравится, — герцог вынул из последней коробки два гербовых листа с печатями и маленький белый конверт, улыбаясь, он протянул их жене.

Долли взяла бумаги и увидела, что это — купчие. Одна была написана по-английски, а другая по-русски. В русской купчей на ее имя было оформлено село Афанасьево ее родной губернии, а в английской — имение Камерон-Парк. В белом конверте лежал чек на сто тысяч фунтов, выписанный на имя герцогини Гленорг и подписанный ее мужем.

— Что это значит? — растерянно спросила молодая женщина.

— Ты хотела разводить лошадей и борзых собак, и я купил два имения, у которых не будет других хозяев, кроме тебя. Я возвращаю тебе приданое, чтобы ты могла заняться любимым делом. Мне хотелось, чтобы твои имения были рядом с нашим домом, а в России — рядом с домом твоего брата. Я написал барону Тальзиту, прося продать Афанасьево. Мне кажется справедливым, если на месте злополучных развалин ты посадишь сад или устроишь конюшни, куда привезешь невест для своего Лиса. А Камерон-Парк я купил у принца-регента — корона только что получила это имение после кончины виконта Камерона, не оставившего наследников. Поместье примыкает к нашему на западной границе, и мне всегда казалось полезным присоединить эти земли к Гленорг-Холлу. Теперь ты — хозяйка этим землям, осуществляй свою мечту, а я буду помогать!

— Спасибо, — тихо сказала Долли, — я так счастлива, я даже не могла мечтать об этом.

Она прижала бумаги к груди и улыбнулась сквозь слезы, а муж обнял ее и повел к камину, над которым висела гирлянда из веток омелы.

— Рождественский поцелуй, дорогая, — предложил он, поставил Долли под ветками и поцеловал. Нежный и легкий вначале, поцелуй становился все жарче, и молодая женщина почувствовала, как страсть, маленьким огоньком вспыхнув внутри, быстро забурлила в ее крови.

— Нет, еще нельзя, — шепнула она и мягко освободилась из объятий мужа. — У меня тоже есть подарок для тебя, но я преподнесу его потом.

Еще раз поздравив друг друга, члены маленькой семьи разошлись по своим спальням, и молодая женщина, наконец, осталась наедине с мужем.

— Я надеюсь, что ты будешь рад моему подарку так же, как я была рада твоему, — тихо сказала Долли, повернувшись к Чарльзу. — Я два дня назад показалась доктору. Он сказал, что я — беременна, и, скорее всего, у нас будет двойня.

Герцогиня подняла тревожные глаза на мужа, ожидая его реакции, и увидев изумление, а потом восторг на его лице, с облегчением вздохнула. Чарльз бросился к ней, прижал к своей груди и начал покрывать лицо жены поцелуями. Напряженные нервы молодой женщины сдали, и из ее глаз брызнули слезы.

— Господи, дорогая, у нас — такое счастье, а ты плачешь?! — изумился герцог.

— Я так боялась, что ты отпустишь меня через год, как собирался… — всхлипнула Долли.

— А я так боялся, что ты через год захочешь уйти — моя жизнь сразу бы на этом закончилась, — шептал Чарльз, губами собирая соленые капли с ресниц жены.

Долли улыбнулась сквозь слезы, и ее мужу показалось, что радуга засияла под солнцем после дождя.

— Лисичка, ты — мое счастье, — признался герцог и поцеловал рыжеватые локоны, собранные на макушке.

Долли прижалась к груди мужа и закрыла глаза. Она была очень счастлива.