Елена Арсеньева - Царственная блудница

Ознакомительный фрагмент

Впрочем, глядя на замкнутого, надменного и неприступного Бестужева, никто этого и заподозрить не мог!

В отличие от Бестужева, Воронцов не делал вида, будто он святее папы римского. С чуточку смущенным выражением своего красивого, смуглого лица он смирялся перед слабостями человеческой натуры! Еще в 1746 году, когда Бестужев прибрал к рукам всю политику России, свалив и Лестока, и Шетарди и на время отставив Воронцова, оный взял отпуск и объехал всю Европу. Побывал Михаил Илларионович и в Париже, удивив сей город халатом, подбитым пухом из сибирских гусей, а заодно свел знакомство с некоторыми министрами французского двора. Когда мадам Помпадур великодушно взяла на себя управление владениями Людовика XV, она разузнала о профранцузских настроениях русского вице-канцлера и прониклась к нему симпатией. Задумав меблировать заново свой дом, она продала старую мебель королю – с немалой для себя выгодой, а Людовик, по наущению фаворитки, отправил сию обстановку в Петербург – графу Воронцову. Обставлено сие было как дар от мадам Помпадур, и Воронцов теперь чувствовал себя весьма обязанным герцогине и всячески стремился обратить взоры Елизаветы в сторону Франции. Однако Бестужев постоянно стоял на его пути! Как правило, Воронцов, столкнувшись в приемной императрицы со своим недругом (и недругом Франции), надувался, как мышь на крупу, и уходил пожаловаться фавориту Елизаветы, камергеру Ивану Шувалову, который тоже обожал все французское.

Однако если тот обладал достаточной властью над сердцем (а еще большей – над телом!) государыни, то никак не мог влиять на ее легкомысленную голову (Бестужев достиг полной власти в России вовсе не потому, что императрица его любила или находила удовольствие в беседах с ним, нет! – а потому, что в одночасье снимал с Елизаветы все бремя государственных забот, давая возможность не касаться никаких дел). Поэтому внушить Елизавете мысль о том, что надобно принимать сторону Франции, Иван Шувалов никак не мог.

Между тем граф Воронцов, понукаемый французским посланником и собственным чувством долга (у него были свои понятия о чести!), чуть не рыдал, пытаясь добиться серьезного разговора с подругой юношеских лет. Однако понимал, что необходимы какие-то весьма серьезные доводы в пользу русско-французского союза: более серьезные, чем даже государственная необходимость!

И вот сегодня такой довод у Воронцова появился. Как и человек, который этот довод представит. Именно потому граф Михаил Илларионович выплясывал у императрицыной двери, дрожа от нетерпения, и едва сдерживался, чтобы не поглядывать на настороженного Бестужева покровительственно и даже с насмешкой. Прежние приезжие из Франции задерживались по приказу канцлера еще на границе, а единственный прорвавшийся в Петербург агент по имени Мейссонье де Валькруассан был отправлен в Шлиссельбург. Но этому агенту, который прибыл нынче... этому, вернее, этой должно повезти! Вице-канцлер чуял победу!

Впрочем, Воронцов знал, что к императрице можно прорваться для серьезного разговора не прежде, чем она посоветуется о прошлом и будущем с окружающими ее образами святых – это может длиться часами! – и, уж конечно, не прежде, чем ее зеркало удостоверит, что нет никого прекраснее в мире, нежели императрица Елизавета Петровна. Это была отчасти правда... Французский посланник маркиз Брейтейль доносил своему двору: «Нельзя лучше чувствовать себя и соединять в ее возрасте более свежий цвет с жизнью, созданной для того, чтобы его лишиться; обыкновенно она ужинает в два-три часа ночи и ложится спать в семь часов утра. Впрочем, эта свежесть достигается с каждым днем все с большим трудом. Четырех, пяти часов времени и всего русского искусства едва достаточно ежедневно для того, чтобы придать ее лицу желаемую обольстительность!»

– Ваше величество, не пора ли принять господина вице... – заикнулась тем временем Анна Карловна, чуя беспокойство, которое донимало ее мужа, однако взор Елизаветы вновь мечтательно затуманился.

– А скажи, Маврушка, – обратилась она к Шуваловой, – знаешь ли ты, что мне сегодня снилось?

– Откуда же мне знать, матушка? – пожала та плечами, тоже косясь в сторону двери. Штука в том, что и Мавра Егоровна Шувалова была весьма заинтересована в скорейшей встрече императрицы с Воронцовым. А почему? Да потому, что ее муж, Петр Шувалов, тоже стремился к русско-французскому альянсу. Он добивался откупа на табачную монополию и рассчитывал, что именно Франция станет его рынком сбыта... – Да что б тебе ни снилось – сон ушел и быльем порос.

– А все же мне иной раз интересно, что он такое поделывает? – по-девичьи жеманно хихикнула Елизавета и, отбросив так и оставшийся незатянутым корсет, направилась прямиком к заветному розовому комодику.

– Кто, матушка? – удивилась Мавра Шувалова.

– Как кто?! – раздраженно дернула плечиком Елизавета. – Тот, кого я нынче во сне видела!

Три придворные дамы озадаченно переглянулись. Как ни хорошо знали они свою госпожу, прихотливость течения ее мыслей частенько ставила их в тупик. Произошло это и теперь.

Ну что ж, они так же хорошо знали, что, пока императрица забавой карточной не натешится, бессмысленно ее прерывать. А потому с видом покорности и терпения обступили Елизавету, которая с проворством записной гадалки перетасовала колоду и, произнеся скороговоркою:

– Карты всеведущие, жезлы, булавы, монеты, кубки, что сейчас паж кубков Никита поделывает и тоскует ли он обо мне, даме кубков Елисавет? – принялась осторожно вынимать карты.

Меж дамами воцарилось некоторое замешательство. Хоть убей, они никак не могли вспомнить, кто такой есть паж кубков Никита и отчего он должен тосковать о даме кубков Елисавет?.. Однако через миг злоехидная Хлоп– Баба, обладавшая более живой памятью, фыркнула и значительно покосилась на Мавру Шувалову. Воронцова тоже не скрыла едкую улыбочку. А Шувалова вспыхнула огнем, потому что значение насмешек ей тоже стало понятно... ну да, судьба этого «пажа кубков» в свое время наизнанку вывернулась именно благодаря ее мужу и деверю, братьям Шуваловым!

– Батюшки! – воскликнула в это мгновение Елизавета. – Да вы только поглядите, дамы!

Дамы поглядели. Императрицы держала в руке три карты и негодующе ими взмахивала, так что различить их значения удалось не вдруг. Наконец они обнаружили, что паж кубков находится в окружении короля булав и пажа монет.

– Это что же значит такое?! – растерянно пробормотала Елизавета.

– Да то и значит! – злорадно хихикнула Мавра Егоровна, мигом почувствовав себя просто отлично. – Не верила ты, что он таковский, а ведь вот... сама видишь! Никаких дам при нем. Два мужика! Нет, даже три! – И она выдвинула из-за пажа кубков прилипшую к нему карту пажа жезлов, а потом с победным видом посмотрела на Хлоп-Бабу и Воронцову, как если бы в том, что паж кубков находился в обществе карт с явным мужским значением, была некая особая доблесть и даже ее заслуга.