Виктория Холт - Дорога на Компьен

— Маркиза и весь двор сборе, поскольку понимают нетерпение Вашего Величества.

— Тогда отправляемся!

— В Шуази, в самое очаровательное из обиталищ Вашего Величества, созданное для райских наслаждений, — вполголоса произнес герцог и бросил на короля взгляд, в котором — или это только показалось? — мелькнула некоторая непочтительность. — Хотя есть среди нас и те, кто отстает в отваге и удали от Вашего Величества.

Король слегка улыбнулся и сделал вид, что не заметил намека герцога, а ведь он явно намекал на маркизу де Помпадур.

Вместо этого король повернулся к маркизу де Гонто и так же вполголоса произнес:

— Не следует Его Превосходительству завидовать тем, кто отстает от него по годам. А то ведь кто-то может и сказать, что лучшая пора его миновала!

Ришелье (после того, как он вернулся из посольства в Вене, все несколько иронично величали его «Превосходительством») воздел очи горе и ответил:

— Сир, я говорил вовсе не о себе. Я не могу сетовать наг судьбу, тем более что я нашел секрет вечной радости, причем, с опытом и годами удовольствия мои не тускнеют, а становятся все насыщеннее.

— Надеюсь, вы поделитесь с нами своей тайной?

— О, Ваше Величество, я могу открыть ее только вам,— и Ришелье склонился к уху короля. — Этот секрет — в разнообразии, — прошептал он.

— Требую, чтобы вы никому не разглашали этого секрета, — заявил король. — Я бы не хотел, чтобы нравы при моем дворе стали еще хуже. Что ж, пора отправляться в путь!

Они вышли из королевской опочивальни и проследовали по Oeil de Boeuf. И вдруг король заметил на дорожке какой-то клочок бумаги и остановился.

Ришелье поднял листок, глянул на него — никакие силы на свете не заставили бы его прочесть это вслух. Но король уже протянул руку:

— Я вижу, что это адресовано мне.

— Это, наверное, обронил какой-то олух-лакей, — сказал герцог.

Луи прочел:

«Луи Бурбон, когда-то в Париже тебя звали Обожаемым Луи. Но тогда мы еще не знали о твоих прегрешениях. Ты собираешься отправиться в Шуази со своими друзьями, но твой народ желал бы тебе отправиться с Сен-Дени — к твоим предкам».

Луи замер и некоторое время стоял молча. Значит, есть среди его народа и те, кто ненавидит его до такой степени! А ведь совсем недавно они смотрели на него с обожанием. Он припомнил свой триумфальный въезд в Париж после победы его армии во Фландрии, в ушах у него все еще звучали аплодисменты толпы, перед мысленным взором все еще стояли улыбающиеся, счастливые лица, на которых было написано восхищение — восхищение их красавцем-королем. Они обвиняли его в излишестве любовниц, а вину за неудачные политические решения возлагали на его министров. Теперь они во всем винили маркизу де Помпадур, — но также и короля.

В своем послании они упомянули могилы его предков! Значит, они желали ему смерти? Это мгновенно вывело короля из столь желанного равновесия: он боялся смерти, но больше всего он боялся умереть внезапно, без покаяния.

Ах, да как они посмели испортить ему радость от поездки в Шуази! Вот теперь, в этих милых голубых с позолотой комнатах он все время будет вспоминать о своих предках, которые также жили в роскоши и чьи кости покоятся теперь в усыпальнице Сен-Дени.

И еще сильнее невзлюбил он Париж. Как хорошо, что он затеял строительство этой дороги, по которой он теперь сможет передвигаться в объезд своей столицы.

И больше никогда по своей воле не въедет он в Париж. Как-то раз он произнес уже эти слова, — но скорее в запальчивости. Теперь же решение его стало твердым. Он скомкал листовку.

— Вперед, — скомандовал он. — В Шуази.

АПАРТАМЕНТЫ МАРКИЗЫ

Как обычно в апартаментах дофина в первом этаже Версальского дворца собрались его друзья и сторонники.

Поговаривали, что в Версале есть три двора: короля, королевы и дофина.

Молодому Луи шел двадцать третий год, и по характеру он очень отличался от отца. А внешне более походил на королеву. Дофин, в отличие от короля, был нехорош собою, неуклюж, толст, презирал охоту и развлечения, он был чрезмерно благочестив и более чем уверен в собственной правоте.

По этой причине он очень не любил мадам де Помпадур — он не любил бы ее при всех обстоятельствах, даже если б она и не имела такого влияния на короля. До чего же отвратительно, думал он, что отец и эта женщина даже и не скрывают своих отношений, а еще скандальнее тот факт, что эта низкорожденная женщина корчит из себя первого министра Франции. И совершенно естественно, что эта особа тоже не питает к нему любви. Он желал бы, чтобы власть вернулась к иезуитам, он хотел бы, чтобы государством правила церковь. Она же была категорически против этого, что неудивительно: церковь очень скоро дала бы понять, что присутствие подобной женщины недопустимо.

Исподтишка дофин оглядывал своих гостей — здесь, в его личных апартаментах, они вели себя с ним так, будто он уже стал королем. Дофин презирал своего отца, он начисто забыл о том, с каким нетерпением в детстве ожидал появлений отца, такого доброго, такого красивого. Да и король больше не испытывал гордости от того, что у него есть сын. Более того, у него хватало цинизма понять, что сын грезит о том дне, когда наконец трон перейдет к нему, причем грезит, склонившись над богословскими трудами.

— Вам больше нравится слава знатока серьезных книг, чем сами эти книги, — говаривал король. — Так что, сын мой, на самом деле вы куда больше подвержены лени, чем я.

И подобные замечания были весьма дофину неприятны еще и потому, что они не были совсем уж далеки от истины.

Но дофин знал, чего он хочет. Он жаждал иметь двор, где самым главным был бы декорум, внешняя сторона, неукоснительно соблюдавшаяся. В его дворе не было бы места для таких растленных типов, как, например, Ришелье. И если у кого-нибудь и есть любовница, факт сей следует скрывать, хотя дофин вообще с неодобрением относился к внебрачным связям.

Ему же с женами очень повезло. Обе были женщинами внешне малопривлекательными, но свою непривлекательность они сполна компенсировали преданностью долгу. Дофин горько оплакивал смерть своей первой супруги. Мари Терезы Рафаэлы, — они прожили всего два года, и она скончалась родами. Но Мария Жозефина Саксонская, его теперешняя жена, ничем не уступала своей предшественнице. Сейчас она была беременна, и дофин надеялся, что на этот раз она подарит ему сына. Первым ребенком у них была девочка, но дофин, осознавая свой долг перед государством, считал, что у них должно быть много детей.

Прибыли его сестры Анна Генриетта и Аделаида. Дофин и его жена приветствовали их со всей сердечностью. Они понимали, что королева — не большая помощница в осуществлении их планов, и возлагали большие надежды на этих двух девиц.