Марси Ротман - Плененное сердце

— У вас, похоже, гениальные способности заставлять меня чувствовать себя последней идиоткой, — выпалила она, оттолкнула его в сторону и выбежала вон.

«Бог знает, как я выглядела перед этим ужасным человеком», — пробормотала она про себя, торопливо направляясь по темному коридору к лестнице. Мысль о том, что она умчалась как школьница, разозлила Колби еще больше, и она замедлила шаг. Но вместо того, чтобы пойти в свою комнату и переодеться, как собиралась, она спустилась дальше по лестнице, проклиная себя за проявление женской слабости. Запыхавшись, она очутилась в библиотеке, где, к счастью, в этот момент никого не было.

Колби увидела на столе отцовскую коробку для сигар и дрожащими пальцами вынула самую большую сигару, какую смогла найти. Если он был шокирован ее одеянием, то она хотела выглядеть еще более вызывающе. Она зажгла сигару и глубоко затянулась, пока Браунинг в замешательстве стоял в дверях.

При всей своей изощренности Нэвил понял, что ему трудно принять ее в мужской одежде, беспечно курящей сигару. «Эта женщина, похоже, сведет меня с ума», — сказал он себе и поспешил выполнить свою миссию, пока не потерял самообладания.

— Я здесь, чтобы принять ваше предложение о браке… — сказал он, ненавидя себя за то, что спотыкается на словах. Он знал, что может быть более деликатным, но эта женщина действовала ему на нервы и будила в нем непонятное раздражение.

— Что, все женщины Лондона остались глухи, немы и слепы в ответ на ваши мольбы? — спросила она насмешливо.

— Не испытывайте мое терпение, леди Мэннеринг!

— Не ждите, что я упаду в обморок, как кисейная барышня, лорд Браунинг, — фыркнула она. Сцена его отказа представилась ей так же отчетливо, как в тот день, когда это случилось. — Помните, как вы унизили меня, зная, что я сделала это абсурдное предложение в отчаянии.

— Я был нездоров…

— Скорее пьян в стельку, — сказала она, голос ее дрожал от бешенства. — Но это не причина для того, чтобы топтать мои чувства, как грязь под сапогом.

Колби яростно сверкала глазами, единственным желанием ее было запустить самым большим предметом, какой она только могла найти, в его безупречную голову, покрытую шапкой густых, коротких, светлых волос. Взбешенная таким поворотом своих мыслей, она перевела взгляд на потертый ковер, собираясь с духом.

— Вон из этого дома, проклятый лорд Браунинг! Возможно, это недолго будет продолжаться, но, ей-богу, пока я хозяйка здесь, я буду решать, кто может входить сюда, а кто нет.

Оскорбленный, Нэвил повернулся и вышел, но едва он оказался за дверью библиотеки, ужасный смысл отказа Колби Мэннеринг дошел до него, и это заставило его повернуть обратно. Он вернулся.

— Если вы передумаете, я буду в Моуртоне до завтрашнего утра.

Колби почти не слышала его; когда дверь захлопнулась, она тяжело опустилась на пол. Пока девушка не увидела его вновь, она не позволяла самой себе признаться в том, насколько опустошил ее его жестокий отказ. Теперь же ужаснулась содеянному, и все, что годами сдерживалось ее железной волей — переживания, боль, разочарования, — вырвалось наружу, и Колби испустила протяжный животный стон. Она закрыла лицо руками и безудержно заплакала.

Нэвил медленно брел по направлению к конюшням, сознавая всю глубину нанесенного ей оскорбления. Он не мог поверить в свою жестокость. Он ускорил шаг. Выводя свою лошадь, Нэвил увидел мальчиков Мэннерингов, боровшихся в нескошенной траве; их одежда была такой же поношенной и заплатанной, как и рубаха Колби, а обувь — порванной и плохо починенной.

Его мысли перенеслись в те дни, когда Роберт был мальчиком, и он задохнулся от охватившего его чувства потери.

Глава 11

— Ты сумасшедшая? — кричала леди Филлида Мэннеринг своей дочери. — Отвергнуть предложение лорда Нэвила Браунинга с его деньгами, домами, землей, положением!

Колби рассказала своей семье, что произошло после обеда между нею и неожиданным посетителем. Все собрались в комнате матери, где Колби обессиленная лежала на кровати.

Тетя Сильвия, воплощение добродетели, пыталась успокоить сестру, уверяя, что если она будет продолжать, пострадает ее великолепная внешность. Для женщины, живущей с уверенностью, что ее зеркало никогда не лжет, это было веским аргументом, способным укротить ее бурную натуру, но не сейчас.

— Ты испорченная, эгоистичная девчонка! — Леди Филлида опять пришла в ярость, ее лицо пошло пятнами и стало безобразным. — Хуже того, ты такая же дура, как твой отец. Он никогда не думал обо мне, только о себе.

— Хватит, Филлида, — сказала мисс Рэйнрайтер из угла, который был ее привычным местом, когда обстановка в доме накалялась — в основном по вине сестры. — Что сделано, то сделано. Колби имела на это свои причины.

— Причины?

— Мама, мы выкарабкаемся. Я обещаю, — защищалась Колби, еще больше удрученная тем, какие несчастья навлекла она на всех них своим желанием отомстить за себя Нэвилу Браунингу.

Девушка видела своих братьев, съежившихся у очага с взволнованными лицами, глядевших широко открытыми глазами то на одного взрослого, то на другого, не в силах понять, что случилось с их тетей, которая никогда не повышала голоса, и почему их мать так кричит и злится на сестру.

Единственной заботой Колби за последний год было сохранение семьи и спокойной жизни мальчиков. Ока ничем не могла заменить им отца, но старалась скрыть от них правду о финансовом крахе, надеясь на чудо. И вот чудо пришло, а она отвергла его.

— Отдать дом этим ужасным нуворишам, — причитала леди Филлида. — И ты посмела отослать лорда Браунинга, тогда как любая разумная женщина от счастья упала бы без чувств к его ногам. Стыдись.

Колби выпроводила братьев из комнаты. Для одного вечера они услышали достаточно.

— Нет, пусть они слышат, — метала громы и молнии леди Мэннеринг. — Пусть знают, что я никогда не смогу показаться в обществе теперь, когда всем будет известно, что моя капризная дочь отвергла самую выгодную партию в Англии. Что же будет с моими бедными маленькими мальчиками, моей бедной престарелой сестрой!

Сильвия Рэйнрайтер встала.

— Ты великая обманщица, — выпалила она грубым голосом, который никогда никто из них не слышал до этого. — Теперь правда всплывает наружу. Бога ради, когда ты хоть чуть-чуть думала о своих детях, о своем муже или обо мне, — говорила она, дрожа всем телом. — Ты сделала жизнь бедного Адена сплошным мучением, Колби служанкой, а меня превратила в тягловую лошадь.

Охваченная гневом и высказав правду, с которой она безропотно жила многие годы, Сильвия заковыляла из комнаты, ее рыдания эхом отдавались в холле.